Ион Садовяну - Конец века в Бухаресте

— Янку, все кончилось! — прошептал он. — Еще недельку, дней десять… Я себя лучше чувствую… — передохнув немного, барон закончил: — Позаботься о Буби!

Старый барон прожил почти семьдесят лет. За это время на его долю выпало множество страстей, испытал он и радости, и боль, и надежды, и разочарования. И теперь ему остался лишь ум, холодный и безразличный, обострившийся накануне смерти. И если он говорил о любви, то только потому, что помнил, что некогда ее чувствовал. Теперь же все подчинялось единственному ощущению — напряженному ожиданию смерти.

Все, что барон чувствовал и переживал в былые времена, он помнил. Картины былого вставали порой так отчетливо, что люди, находящиеся в спальне, смешивались с его воспоминаниями, и больной впадал в легкое забытье, где все было подернуто как бы легким инеем. Но чаще всего старый барон ощущал огромную дыру, находившуюся за киотом, которая вела под землю. Но об этом он никому не говорил. Эта дыра была похожа на пасть дракона. Между оскаленными зубами в этой пасти сновали то туда, то сюда домница Наталия, Буби, Янку Урматеку, доктор Сынту, сиделка, а вместе с ними какие-то дети, парни и девушки в легких широких одеждах разных цветов, которые подавали знаки, понятные только одному барону. Это были события всей его жизни, воскресшие ради него. Они скользили между близкими ему людьми, смешивались с ними и прощались с бароном. Беспокойно двигаясь, все они время от времени поглядывали на огромные, словно луны, красные глаза дракона. Оттуда должно было появиться что-то такое, что ожидало в первую очередь барона Барбу. Постепенно это кишение стало упорядочиваться: люди сосредоточились в одной стороне, воспоминания — в другой, как будто больной со всем, что было в нем, раздвоился перед Страшным судом, который он с детских лет видел в своих имениях на стенах всех церквей, возле которых он играл, любил, мужал.

Бал, куда во что бы то ни стало стремилась попасть Катушка, был одним из бесчисленных маскарадов, который устраивало благотворительное общество великосветских дам города Бухареста. Там собиралась самая избранная публика, потому что входные билеты стоили очень дорого, и сам бал происходил в Национальном театре. Зал и сцена были соединены между собой, и таким образом получалось огромное помещение. С балконов всех ярусов спускались дорогие ковры, а ложи бенуара бархатными и шелковыми драпировками были превращены в гроты. В одном месте Овидий из пьесы Александри торговал шутливыми двусмысленностями, напечатанными на белой и голубой атласной бумаге, в другом мрачный Гамлет предлагал сигары, доставая их из фарфорового черепа. Лениво и важно прохаживались господа в специально сшитых фраках с черными галстуками, не снимая ни в зале, ни в курительной комнате цилиндров и не выпуская из рук тростей с золотыми набалдашниками. Согласно давнему обычаю, установившемуся, как говорили сведущие люди, в те времена, когда носили треуголки с перьями, в светском обществе, где не разрешалось здороваться с незнакомым человеком, как только надевались маски, никто не был обязан соблюдать никакого этикета. Пользуясь этим, мужчины рады были высказать дамам, которых легко было узнать, все, что они чувствовали или думали о них, а дамы были счастливы выслушивать всяческие дерзости и непристойности от знакомых и незнакомых. Этим неписаным законам маскарадов светское общество подчинялось с бо́льшим удовольствием, чем каким-либо другим. Было уже за полночь, когда Гунэ и Журубица приехали на бал. Перед входом в два ряда стояли любопытные, рассматривая костюмы. Обойдя вместе огромный зал, Журубица решила, что им лучше расстаться, чтобы их не узнали. Когда Гунэ удалился, Журубица с удовольствием посмотрела на молодого человека издалека: очень ему шел костюм черта. Красное трико плотно обтягивало высокую, стройную фигуру, так что видны были упругие мускулы. Пелерина подчеркивала широкие плечи, а маска как бы приглашала скакать и резвиться. Женщина тут же подумала: до чего же Буби тяжелый, ленивый и своими капризами всегда ей мешает всласть повеселиться. Журубице вдруг захотелось быть с этим молодым человеком, пусть хоть тайком, но приласкать его. Гунэ исчез в толпе, и Журубица тоже закружилась среди масок, которые то о чем-то спрашивали ее, то смело подталкивали локтем. Рядом с ней было то домино, то рыцарь, то прекрасно сшитый фрак, облекавший седого мужчину. Восхищенная ярким светом, пестрыми красками, Журубица, однако, не плыла по воле волн. Она кого-то искала, пытаясь угадать нужного ей человека среди столпотворения самых различных костюмов.