Ион Садовяну - Конец века в Бухаресте

— Ваше здоровье, мадемуазель! — Янку поднял и свой бокал. — Храните его, пусть он будет вам на счастье!

Элен улыбнулась, поблагодарила и отпила вина. Поглаживая хрусталь, она опять погрузилась в задумчивость.

Острая радость захлестнула Янку оттого, что они наедине с Элен. Но, не спуская с них глаз, следила за ними Пэуна.

Пэуна давно приметила настойчивые взгляды Урматеку и потому внимательно прислушивалась к его речам, угадывая то, что он усердно пытался скрыть. Прислуживая за столом, Пэуна то и дело задерживалась в столовой. Янку не обращал на нее никакого внимания. Потом и она незаметно исчезла. Урматеку и мадемуазель Элен как раз допивали вино. Они стояли с поднятыми бокалами, ощущая особое тепло и от вина, и от страстных взглядов, когда в столовую молча вошла кукоана Мица. Она направилась прямо к распахнутому буфету и принялась что-то искать в нем. Потом обернулась и ровно, не повышая голоса, сказала:

— Янку, один бокал пропал! Я только что их пересчитывала!

Мадемуазель Элен покраснела. Урматеку нахмурился и решительно произнес:

— Знаю! Я подарил его мадемуазель на память о поездке сюда!

Кукоана Мица смерила взглядом француженку, поджала губы и сказала:

— Хорошо, если это ты ей подарил! А то начнут пропадать вещи в доме, куда и въехать-то еще не успели, голыми останемся.

Она вышла. Вслед за ней скользнула с порога тенью Пэуна. Не иначе она и ввела в заблуждение хозяйку.

Не говоря ни слова, мадемуазель Элен протянула бокал Янку. Глаза у нее наполнились слезами. Урматеку побагровел от гнева и принялся ее упрашивать:

— Возьми бокал! Очень прошу — возьми! Ты меня еще не знаешь! В этом доме все делается так, как я захочу!

Насильно вложив бокал в руки мадемуазель Элен, Янку вышел, яростно хлопнув дверью.

На другой день утром кукоана Мица заявила: все, что нужно было сделать, сделано, и они возвращаются в Бухарест. С ночи валил снег, дул северный ветер. Выросли сугробы, дороги замело. У Янку были еще дела в поместье. А женщины уехали сразу же после обеда, взяв лучших лошадей. Снег все валил, под капюшоном коляски было свободное место, но кукоана Мица не позволила мадемуазель Элен сесть рядом с собой и Амеликой, заставив ее трястись на откидном сиденье, зажатой со всех сторон корзинами и бутылями. Они уехали, и хозяйкой в поместье осталась Пэуна. До самого ужина она не видела Янку да и не хотела его видеть. Ужинали вдвоем, сидя у печки в спальне, где было теплее всего. Янку ел молча, жадно. Пэуна к концу ужина подобрела. Подсев к нему поближе, она спросила шепотом:

— Ничего мне сказать не хочешь?

Урматеку промолчал. Она спросила еще раз и еще. Передернув плечами, он грубо сказал:

— Со стола убери и постели мне постель. Не бездельничать тебя привезли.

Пэуна, растерявшись, жалобно воскликнула:

— Янку!

Вместо ответа Урматеку положил ей поперек колен ногу:

— Снимай сапоги! Спать хочу!

Носок красного заляпанного грязью сапога покачивался в воздухе.

Пэуна с отвращением спихнула с колен эту ногу, и она стукнулась об пол, как деревянный чурбак. Вскочив, женщина яростно выпалила:

— Издеваешься надо мной, да? Постыдись! Я не такая дура, как твоя жена, заруби на носу!

Янку тяжело поднялся со стула, швырнул на стол салфетку и проговорил:

— Эй, баба! Думай, с кем говоришь!

— Со свиньей! — выпалила Пэуна и отскочила в сторону.

Урматеку поднял руку, чтобы ее ударить, но сдержался, скрипнул зубами и всю ярость вложил в ругательство. Перевел дыхание и закурил. Наступило молчание. Пэуна, видя, что ничего страшного не произошло, заговорила вновь:

— Важности на себя напустил, барином себя в имении почувствовал! Крестьяне и те поверить не могут, все утро спрашивали, неужто именье теперь твое. Невдомек им — вчера еще собачкой лебезил перед настоящим хозяином! И знаешь, что я им ответила? Я сказала им: «Господин Янку, мужики, умен как черт, и это дело его да старого барона, и именье его собственность». Раз уж ты меня привез сюда, я тебя и хвалю! Господи боже мой, чего только я не наслушалась, стоя под дверями! Как я у слуг выпытывала, из-за занавесок подглядывала, сколько подметок истерла, днем и ночью бегаючи, чтобы доносить тебе, что домнице вздумалось, что барону на ум пришло. Все я тебе собирала по крошечке и когда на ладошке преподносила, то видела, как ты все одно с другим связываешь и себе на пользу обращаешь. Как видишь, Пэуна не без изъянов, но дурой и ты ее не назовешь! Так что не изволь гневаться, хозяин, но имение это ты приобрел с моей помощью и еще много разных делишек обстряпал! Чистой эта сделка не была! А теперь хочешь сделать из дочки барышню и дать ей именье в приданое! Поздравляю с барышней, поздравляю с боярством!