Мэтт Хейг - Клуб призрачных отцов [litres]

– Твой виски.

– Спасибо, – сказал Дядя Алан.

Мама спросила:

– Как ты думаешь, это мог быть наш сын?

Я резко сел в кровати, так же, как когда у меня был сон с жуками, и моё сердце билось как безумное, тук-тук-тук, а потом Дядя Алан переспросил:

– Наш сын?

Мама сказала:

– Да.

Тогда моё сердце начало замедляться.

Дядя Алан сказал:

– Кто его знает? Кто его, Чёрт Возьми, знает?

Мама сказала:

– Ты же не думаешь…

Дядя Алан спросил:

– Что?

Мама сказала:

– Ты же не думаешь, что он сделал это нарочно?

Дядя Алан сказал:

– Сам себя поджёг?

Наступило молчание, а потом Дядя Алан сказал:

– Нет, я не понимаю, зачем бы ему такое делать. У него двое детей. Он Святоша. Он вряд ли упустил бы свой шанс оказаться в Раю. И это ужасная смерть. Я имею в виду, если уж выбирать.

Мама сказала:

– Но он же потерял жену, так ведь?

Дядя Алан сказал:

– Это было несколько лет тому назад.

Мама сказала:

– Я до сих пор не могу в это поверить.

Дядя Алан сказал:

– Впрочем, он в последнее время вёл себя немного странно. Просил учётные книги. Сдаётся мне, он что-то разнюхивал про нас.

Мама сказала:

– Бедные дети.

Дядя Алан сказал:

– Это, знаешь, встанет в копеечку.

Мама сказала:

– Что встанет?

Дядя Алан сказал:

– Выплата.

После этого они стали говорить тише.

Я не мог расслышать слова, только голоса, которые смешивались с шумом поездов, грузовиков, ветра, лающих собак и всеми теми городскими шумами, которые не дают спать всю ночь плохим людям.

Я был на улице и бежал от парковки дальше, прочь из города. Я пробежал мимо переезда и мимо всех субботних гуляк-мажоров на парковке Waitrose [34] Waitrose – сеть британских «модных» супермаркетов. .

Я миновал знак, на котором было написано:

Кто-то перечеркнул краской ИСТОРИЧЕСКУЮ ЧАСТЬ НЬЮАРКА-НА-ТРЕНТЕи сверху написал: ЭТОТ УБЛЮДСКИЙ ГОРОД.

Я всё бежал и бежал, пока вокруг не осталось домов, только поля – ярко-жёлтые летом и коричневые в декабре. Тротуар становился всё уже и уже, пока не исчез совсем, а я всё бежал, теперь уже по обочине дороги, у меня кололо в боку, но я всё бежал. Машины теперь ехали быстрее и сигналили – би-и-ип! Только я не обращал внимания на машины, мне на них было наплевать.

Через некоторое время мне пришлось перейти на шаг, потому что боль колола, как нож, и жгло язык. Я шёл быстро, иногда переходя на медленный бег. Я шёл из города по главной дороге, и меня охватило странное чувство, как будто я становился всё менее реальным с каждым шагом, и что я могу превратиться в ничто.

Я продолжал идти и оглядываться назад, пока церковь не стала маленькой, и я не оказался у Сахарного Завода, а Сахарный Завод был на полпути к Келхэму.

Биип!

Бииип!

Биииип!

У Сахарного Завода странный запах. Он не похож на запах сахара, он забирается в рот и вызывает тошноту.

Потом появились электрические опоры, и я смотрел на них, и они были гигантскими роботами, управлявшими землёй, они не давали людям вырастать слишком высокими, их оружие – смертоносные провода, летящие в небе.

Двадцать минут спустя я вышел к мосту, пройдя мимо всех деревьев, я не видел его с тех пор, как умер Папа, если не считать эфира East Midlands Today.

Теперь дорога была поспокойнее, и снова появился узкий тротуар. Небо всё ещё было светлым, но уже начинало темнеть. Я посмотрел через дорогу на мост.

Машина отца разбилась прямо посредине. Было видно, где починили мост, потому что новые кирпичи выглядели слишком новыми, а старые кирпичи смотрелись слишком старыми, и цемент между новыми кирпичами был слишком белым.

По верху кирпичной кладки шли серые камни, но у новых серых камней серый цвет был светлее, чем у старых, потому что время делает всё темнее.

Я посмотрел на дорогу в поисках чёрных следов заноса, но ничего не было, лишь некоторые участки асфальта блестели чуть сильнее, отполированные автомобильными шинами, и все они шли прямыми линиями. Они не заходили на ограждение моста, потому что только одна машина врезалась в мост, и это была машина Папы.

Мимо проехал мотоцикл, он ревел, как лев, а когда пронёсся мимо, мяукнул, как кошка. После того, как он уехал, я перешёл дорогу.

Когда я дошёл до того самого места, я наклонился и прикоснулся к старым кирпичам, а потом дотронулся до новых кирпичей, и они ощущались по-разному. Я думал о Папе, который ехал тогда один в машине, и я потёр новые кирпичи, словно это был порез, который будет меньше саднить, если его потереть.