Мэтт Хейг - Клуб призрачных отцов [litres]

Мы ехали по автостраде домой, и Мама сказала:

– Так, завтра мы поедем к Доктору после школы, ХОРОШО? Так, завтра сходим к доктору Кроуфорду. ХОРОШО, Филип. ХОРОШО?

Мы проехали одну милю, это значит, прошла одна минута, и потом я ответил:

– Да, хорошо.

Автострада тянулась бесконечно, и Мама сказала:

– Мы опаздываем. Мне надо скинуть Нук эсэмэску, что я не успеваю в спортзал.

Мама достала телефон из своего левого нагрудного кармана и одной рукой набрала смс, а другой рукой держала руль, а глаза её переключались между телефоном и дорогой, телефоном и дорогой.

И я думал, что сейчас мы можем умереть, мы можем врезаться в отбойник и превратиться в Груду Металла, и мне нравилась эта мысль.

Я смотрел в окно на траву, которая таяла со скоростью шестьдесят миль в час, и на другие машины, ехавшие почти с той же скоростью, и Мамина машина проезжала мимо, мы обогнали грузовик, и водитель сверху посмотрел на меня, когда мы проезжали, а потом мы обогнали машину, где сзади сидели две девочки-близняшки, но совсем ещё маленькие, им было лет по восемь.

Они помахали мне из окна.

Я просто смотрел на них, пока они не перестали махать, а потом я посмотрел на Папу и Маму на передних сиденьях, они смеялись, а Мама обернулась к близняшкам, а Папа что-то говорил. Не знаю, что он там говорил, но это было что-то хорошее, вроде:

– Хотите сходить в Маленький Шеф [28] Little Chef – кафе в Ньюарке. ?

Я смотрел на Папу, он был в Рубашке Поло, и у него была борода, как у Императора Адриана, у которого был шрам на лице. Вот почему у него была борода, и мне было интересно, есть ли у этого человека шрам на лице, и мне было интересно, ходил ли он просить Сласти или Страсти на Хэллоуин. Он увидел, что я смотрю на него из окна, и я улыбнулся, а он улыбнулся мне в ответ, и я подумал, интересно, понравилась бы ему Мама?

И я решил, что она могла бы ему понравиться. Мама была красивее, чем та Мама в машине. Мама не такая красивая, как Миссис Фелл, но Миссис Фелл, наверное, самая красивая женщина в Англии.

Машина с Папой, Мамой и близняшками поворачивала в другую сторону, и этот мужчина уже никогда не встретится с Мамой и не влюбится в неё, и не поцелует её в губы, и не спасёт её от Дяди Алана.

Ещё не стемнело, но и не было светло, что-то между днём и вечером, и мы проехали табличку с надписью: «Ньюарк 42», и Мама сказала:

– А давай музыку послушаем.

Она включила радио, и зазвучала песня, и у женщины, которая пела, голос был похож на пуховое одеяло, которое мягко окутывает и согревает, и я смотрел на Маму, у неё в глазах блестели слёзы, и одна слеза скатилась по лицу, стирая Макияж, и я спросил:

– Почему ты плачешь?

Мне хотелось знать, почему она плачет.

А мама вытерла слезу, перестроилась на Медленную Полосу и сказала:

– Я не знаю, Филип, пожалуйста, я не знаю.

Я смотрел в окно на лиловые облака в темнеющем небе, я закрыл глаза, и человек, похожий на Императора Адриана, открывал входную дверь, улыбался своей собаке, гладил её по голове, а близняшки вбегали в дом.

Доктор Кроуфорд мне не нравится.

Он тот доктор, который сделал так, что мне отчекрыжили половину моего дружка на Летних Каникулах до того, как умер Папа, потому что кожа у него слишком натягивалась, когда он думал о девочках. Мне пришлось идти в больницу, и мне пришлось терпеть уколы и засыпать при медсестре, считавшей в обратном порядке: «десять, девять, восемь, семь, спит». После операции, когда я проснулся, всё было белым, как в Раю, но была боль, я заглянул под пижаму, и там были большие швы, как шипы. Это было неудобно, мне приходилось ходить, как горбуну, и не давать ему касаться моих пижамных штанов, и далеко оттягивать резинку, как будто у меня был невидимый толстый живот. Когда я пошёл в новую школу, было всё ещё немного больно, но швов уже не осталось. Они просто отвалились, из-за того, что я их ковырял, когда ходил по-маленькому. В первую неделю в новой школе у меня была физкультура, играли в Регби, и Мистер Розен отправил нас в душ. После этого Доминик и Джордан прозвали меня Шлемом, потому что это было похоже на шлем Римского солдата, а ещё Еврейской Шишкой, но я не знал, почему. Папа сказал: «Потому что Евреи тоже делают Обрезание», и я спросил: «Почему?», но он не знал почему.

У Доктора Кроуфорда есть очки. Я не знаю, зачем ему очки, потому что он смотрит поверх них всё время, прижимая подбородок к шее. Ещё Доктор Кроуфорд старый. У него всё лицо в линиях, это делает его похожим на карту, которую невозможно понять. Он сказал маме: