Мэтт Хейг - Клуб призрачных отцов [litres]

– И еще путом вонять, – сказал Росс.

– Ты слыхал, как пахнет Аманда Барнсдейл? – спросил меня Гари.

– Да.

– Она воняет, – сказал Росс.

– Мне пришлось сидеть рядом с ней в автобусе. Я всю дорогу не дышал, – сказал Гари.

– Всю дорогу? – спросил Росс.

– Ага, – ответил Гари.

– Там же двадцать две минуты езды, – сказал Росс.

– Вот столько я и держался, – сказал Гари.

– Ты не дышал двадцать две минуты? – переспросил Росс.

Гари ответил:

– Мне пришлось, или я был бы в нокауте. Тебе-то хорошо, ты был на верхнем этаже.

– Её запах и до верхнего этажа тогда добрался, – сказал Росс.

– Она – большой потный носок, – сказал Гари.

– Это потому что она рыжая, – сказал Росс.

Гари кивнул, посмотрел на свою банку «Танго» и сказал:

– Рыжие воняют сильнее.

– Но пердёж у них разный, – сказал Росс.

– Их никогда не слышно, но запах – чистый яд, – сказал Гари.

– Рыжий яд, – сказал Росс.

– Ты об этом знал? – спросил меня Гари.

Я сказал:

– Нет.

– Это правда, – сказал Гари.

Потом подошла Карла в своей мини-юбке, держа длинную сигарету марки SUPERKINGS, и сказала Россу и Гари:

– Эй вы, сорванцы, давайте. Домой.

Росс и Гари опрокинули залпом остатки своего «Танго» и сказали:

– Увидимся, приятель.

– Увидимся, – сказал я.

Они ушли, и Карла ушла, я посмотрел на Дядю Алана за стойкой бара, потом и он ушёл, но после того, как все они ушли, в сигаретной дымке повисло слово… Приятель. Приятель. Приятель. Мне оно нравилось.

Позднее, когда Мама работала в Пабе, я пошёл повидаться с Лией и постучал в дверь.

Мистер Фейрвью появился за матовым стеклом, расплывчатый, как призрак. Он открыл дверь и посмотрел на меня сверху своим длинным старым лицом с немигающими глазами и печальным голосом сказал:

– Уж немаленький ли это Филип?

– Здравствуйте, – сказал я, – скажите, пожалуйста, Лия дома?

– Да, она тут, входи, – сказал он.

Я вошёл. Это был странный дом, очень странный дом, со стен на меня смотрели изображения Иисуса, молитвы и кресты. В доме пахло так, как пах Мистер Дэвидсон, учитель религии в школе, и так, как пахнет в церкви. Пахло Богом, то есть запахом старой бумаги.

Мы прошли в комнату с телевизором, только странность была в том, что телевизора там не было. Мистер Фейрвью поднял свою старую руку и указал на старое Дедушкино зелёное кресло, и я сел в него, и подумал, что Лия, должно быть, чувствует себя странно от того, что папа её похож на Дедушку. Мистер Фейрвью сказал, обращаясь к лестнице:

– Ягнёночек, к тебе друг пришёл.

Я оглядел комнату в поисках доказательств богатства Мистера Фейрвью, ведь это единственная причина, по которой он нравился Дяде Алану, но дорогих вещей там не было. Я смотрел на коричневые брюки Мистера Фейрвью и на его белую рубашку, которую, такое ощущение, в нашем городе и не купишь нигде, а Мистер Фейрвью спросил:

– Следуешь ли ты, Филип, за добрым пастырем?

– Что за добрый пастырь? – спросил я.

– Великий утешник, Филип. Великий утешитель. Тот, кто понимает и разделяет наши страдания, – ответил Мистер Фейрвью.

Я всё ещё не знал ответа, поэтому Мистер Фейрвью сказал:

– Господь Иисус Христос.

– О-о, – проговорил я.

– Добрый пастырь, что отдал жизнь свою за овец своих, – сказал Мистер Фейрвью.

Лицо Мистера Фейрвью на секунду превратилось в овечью морду, и он произнёс: «Бе-е-е Бе-е-е». Я крепко зажмурился и снова открыл глаза. Он снова был собой и сказал:

– Ягнёночек, к тебе друг пришёл.

На этот раз Лия услышала, потому что она отозвалась:

– Иду.

Мистер Фейрвью посмотрел на потолок так, как будто там были написаны слова, которые мог видеть только он, и он прочёл эти невидимые слова вслух:

– Иисус сказал: «Никто не приходит к Отцу, как только через Меня».

Лия галопом слетела по лестнице, словно она была спасающим меня Рыцарем.

Мистер Фейрвью продолжал смотреть вверх и говорил:

– Я свет миру; кто последует за Мною, тот не будет ходить во тьме, но будет иметь свет. Бе-е-е Бе-е-е.

Тут все кресты начали дымиться и гореть в моей голове, как тот крест, что Император Константин увидел в небе перед тем, как победил в Войне и обратил весь мир в Христианство.

Потом Лия вошла в комнату и привела всё в норму.

– Папа, мы поднимемся наверх и займёмся домашкой, хорошо? – сказала она.

Её голос был мягче и печальнее, чем я когда-либо слышал, и я подумал, что это смешно, ведь Лия притворяется крутой девочкой, но на самом деле она нежная и даже позволяет Папе называть её Ягнёночком.