Хэрриет Эванс - Сад утрат и надежд [litres]

– Отец, я вижу внизу мертвую птичку – мертвую или умирающую, не знаю точно. – Она замерла, потрясенная звуками и запахами улицы. – Как ты думаешь, могла она так удариться?

– Несомненно. Глупые существа, ударяются о стекло. Ладно, Лидия, закрой окно и сядь. Птица умрет, – сказал отец и посмотрел на свои ноги. – Эти ботинки меня доконали; видишь рубец? Хм. Ну, теперь слушай. Ты понимаешь, моя дорогая, что тебя необходимо было наказать?

– О, – ответила Лидди, пытаясь сосредоточиться. – Я понимаю, что мисс Брайант считает меня тяжелым испытанием для себя, и мне жалко, что это так. Я обещала исправиться. – Она опустила глаза. – Я много страдала от ее рук, и она может сказать тебе, что я все вытерпела.

– Это хорошо, потому что ты должна делать то, что она говорит и что говорит твой отец, каждая девушка должна так делать. В конце концов, затраты на твою еду, воду и одежду, да еще на приданое…

– Да, отец, – кротко сказала она, запахивая халат младшей сестры и глядя на его подагрическую ногу, темно-красную шелковую подкладку его фрака, на его румяное, пышущее здоровьем лицо. Но в ее груди учащенно застучало сердце; оно словно очнулось после долгих месяцев бездействия и стало качать кровь во все части ее тела.

И внезапно она услышала голос Мэри, вспомнила, что говорила ей сестра со странным выражением лица, так сердившим ее. Будь сильной, не падай духом и отбрось сомнения …

– Сейчас я оставлю тебя, но я рад, что принес тебе эти маленькие подарки и увидел тебя в состоянии раскаяния. – Отец очень медленно поднялся с кресла. – Дай мне палку, дорогая.

Лидди протянула ему коричневую трость с серебряной рукоятью, и он покрутил ее в руке точно так же, как, по семейной легенде, сделал много лет назад, когда увидел в Гайд-парке их мать. Глядя, как он крутил трость и с вальяжным видом прошелся комнате, Лидди подумала о своей любимой матери и впервые удивилась, почему она купилась на его дешевые трюки. Сейчас отец напомнил ей фокусника из Ковент-Гардена, знавшего лишь один трюк – как спрятать за ухом крошечную птичку. И неожиданно ее пронзил разряд ярости от того, что ее умная, мудрая мать выбрала этого пустого человека.

Только она это подумала, как отец взял ее за подбородок своей холодной, гладкой рукой и, распахнув на ней халат, потрогал грязную и заношенную ткань ночной рубашки. Лидди задрожала, а он спокойно сказал:

– Я велю Брайант принести тебе одно из твоих платьев, чтобы тебе было во что одеться. А не в это тряпье. Впрочем, что-нибудь скромное. Признаю – это стыд. Ты должна привлекать взгляд любого мужчины, моя дорогая, должна быть пухлой маленькой птичкой, созревшей для земных радостей. Чтобы они хотели тебя заполучить, любой из них, но они не получат тебя. Никто не получит. А вот сейчас тебя никто не захочет.

Он слегка содрогнулся, и Лидди увидела, как в уголках его рта скопилась слюна.

– Отец… – Она выскользнула из его пальцев, сделав вид, что хотела взять его за руки. – Дорогой отец, спасибо.

– А. Ладно, – хмыкнул он.

– Могу я надеяться, что скоро опять побуду в твоей компании? Мэри… Мэри сказала, что ты был ужасно одиноким после того, как изгнал Руперта. – Она наклонила голову и с улыбкой взглянула на отца.

Он нахмурился.

– Значит, тебе известно, что Руперт вернулся? Поэтому ты упомянула его? Поэтому?

Она мгновенно испугалась и покачала головой:

– Нет, отец, клянусь, я ничего не знаю.

– Этот паршивец вернулся из Парижа и говорит, что хочет меня видеть. Я встречусь с ним, потому что я добрый отец и умею прощать, но его имя удалено из Библии раз и навсегда, и я сказал, что он больше никогда не переступит порог нашего дома… – Он подозрительно посмотрел на нее: – Ты точно ничего не знаешь об этом, а?

Лидди тряхнула головой:

– Нет, отец. Прости.

Мэри ничего не говорила ей о возвращении Пертви – значит, она тоже ничего не знала? Тут Лидди вспомнила про удар по оконному стеклу, и ее глаза с испугом метнулись в ту сторону.

– Сейчас мы с мисс Брайант обсуждаем, можно ли тебе позволить в ближайшие несколько месяцев выходить из комнаты, – сказал мистер Дайзарт. – Конечно, это не тюрьма, Лидия, дорогая. Это твой дом! – Он широко раскинул руки в маленькой комнате, и Лидди почувствовала, как ее сердце наполнялось ненавистью к нему, настоящей ненавистью, густой, черной, ядовитой, словно нефть. Она улыбнулась.

– Спасибо, отец, – сказала она. – Я буду весьма признательна.

– Я передам ей и скажу, что я доволен тобой. В конце концов, ведь я твой отец. – С этими словами он вышел из комнаты и стал, кряхтя от подагрической боли в ноге, спускаться по ступенькам. Зная, как он не любил, когда кто-то видел его в такие минуты, Лидди осторожно закрыла дверь своей спальни.