Ольга Рожнёва - Пельмени для Витальки

— Вениамин Петрович, тут ребята отцу Савватию рыбку приготовили, так он благословил вас угостить!

Бизнесмен снисходительно кивает и спокойно ест судака. Отец Валериан от удивления дар речи потерял. А тот доедает кусок рыбы и опять громко спрашивает:

— А пирожков нет? Сейчас пирожков бы!

Дионисий опять вежливо отвечает:

— Нет, Вениамин Петрович, не пекли пирогов сегодня.

Отец Валериан уже на дверь косится. И что вы думаете? Тут снова дверь открывается, и заходит послушник Пётр с тарелкой, полной пирожков:

— Мама приезжала, пирожки привезла! Одному не справиться — налетайте, братия! Вениамин Петрович, угощайтесь, пожалуйста!

И Вениамин Петрович не спеша, с удовольствием ест пирожки и компотом запивает.

Отец Валериан опешил. Думает про себя: «Это что ещё за скатерть-самобранка в нашей обители?! Прямо по щучьему велению, по моему хотению... За какие такие заслуги?! В общем, сплошное искушение, а не Вениамин Петрович! Поел, встал, помолился, снисходительно кивнул братии и пошёл себе из трапезной.

Отец Валериан свои дела келарские закончил и в храм отправился в очередь Псалтирь читать. У него очередь как раз перед всенощной была. Читает он, значит, Псалтирь за свечным ящиком, а сам мыслями по древу растекается — всё ему бизнесмен представляется. Не выдержал инок такого искушения, прямо за ящиком на колени опустился:

— Господи, вразуми, избавь от искушения и осуждения!

Слышит — дверь открывается, а кто в храм заходит — из-за свечного ящика не видно. Только слышно — поступь тяжёлая. Прошёл человек в глубь храма.

Выглянул отец Валериан из-за ящика — а это опять Вениамин Петрович. Подошёл прямо к Казанской иконе Божией Матери — и на колени встал. Икона та непростая, она явилась людям на источнике в восемнадцатом веке, в обители почитается как чудотворная. Отцу Валериану теперь из-за свечного ящика и показываться неудобно, как будто он специально прятался. Не знает, что и делать. Смотрит за гостем, наблюдает: чего это он по пустому храму разгуливает, не дожидаясь службы? С добрыми намерениями зашёл ли?

А бизнесмен самоуверенный стоит на коленях перед иконой и молчит. Молчит— молчит, а потом вдруг всхлипнет громко — как ребёнок. А в пустом храме всё далеко разносится. И слышит инок, как Вениамин Петрович молится со слезами и повторяет только:

— Матушка... Матушка... Пресвятая Богородица... Ты мне как Мама родная! Прости меня, дерзкого грешника... Недостойного милости Твоей... Ты знаешь, как я люблю Тебя, Матушка! Знаешь, что не помню я своих родителей... Один, совсем один на земле... Только на Тебя, на Твою милость уповаю и на Сыночка Твоего, Господа нашего! Матушка, а я вот подсветку для храма сделал, старался очень... Хорошо ведь с подсветкой будет... И отец Савватий благословил, разрешил мне пожертвовать на обитель... Прими, Матушка, в дар! Прими от меня, недостойного!

Отец Валериан густо покраснел и на цыпочках вышел из храма. Встал на дорожке, как будто он только в церковь войти собирается. Стоит, ждёт, когда можно вернуться будет, дальше Псалтирь читать. Стоит и чувствует — а он никогда сентиментальным не был, — как дыхание перехватило и слёзы близко. Искренняя молитва, от сердца идущая, она ведь касается и того, кто слышит её.

Смотрит инок: старец Захария к храму тихонечко бредёт. Он всегда заранее на службу и в трапезную выходит, чтобы не опаздывать. Подошёл старец, только глянул на инока — и будто всё понял о нём. Улыбнулся ласково. А потом говорит как бы сам с собой:

— Да... Вот уж служба скоро... Знаешь, отец Валериан, я иногда за собой замечаю.... Часто я людей по внешнему виду оцениваю... Иногда думаю про человека: какой он самоуверенный да надменный... И за что его только привечают в обители... А Господь и Пресвятая Богородица зрят в самое сердце. Человек-то, может, к Пресвятой как ребёнок к родной Матери приезжает... От души на монастырь жертвует... И Она его утешает — ласкает, как младенца по голове гладит... Да... А я в осуждение впал...

— Отец Захария, простите, помолитесь обо мне!

И старец улыбнулся, благословил инока и положил ему на голову свою большую тёплую руку.

Из храма вышел Вениамин Петрович, как обычно сдержанный, суровый. Почтительно поклонился отцу Захарии, легонько кивнул отцу Валериану. И в этом лёгком кивке не было надменности. Просто небольшой дружеский поклон. И отец Валериан тоже дружелюбно поклонился в ответ.

А обитель потихоньку оживала: распахивались двери келий, слышались голоса братии — все собирались на всенощную.