Ольга Рожнёва - Пельмени для Витальки

— Я тебе покажу апостола Петра! Я тебе покажу чудотворения! Я тебе устрою хождения по водам! Ты у меня сейчас по сугробам будешь плясать и в снег не проваливаться!

Может, наука отца Валериана подействовала, может, испуг от неудавшегося чуда, только после этого случая Петя больше про чудотворения не заикался. Стал постепенно серьёзным, рассудительным, через несколько лет монашеский постриг принял. Сейчас он уже иеродиакон.

Послушник Дионисий пробежал по заснеженной обители с колокольчиком: пришло время обеда. Открывались двери келий, иноки шли по свежевыпавшему снегу в трапезную, удивлялись на ходу:

— Снегу-то сколько выпало!

По пути вздыхали:

— Опять после трапезы всем придётся снег разгребать... И валит и валит... В городских монастырях небось трактора работают, машины снегоочистительные, а мы тут сами, не покладая рук...

Келарь, отец Валериан, высокий и широкоплечий, ворчал по дороге больше всех:

— Только отдохнуть хотел хоть часок, такую книгу про Афон дали почитать, а тут на тебе — опять отец настоятель всех погонит со стихией сражаться! Да уж... Покой нам только снится...

Старенький схиархимандрит Захария вышел раньше всех. Было ему уже девяносто лет, и передвигался он очень медленно. Поэтому и выходил в трапезную заранее, чтобы успеть к молитве. С трудом брёл по заметённой дороге, а иноки обгоняли старца, кланялись на ходу, просили благословения. И удивительное дело: те, кого он благословлял, шли дальше уже умиротворённые, без всякого ворчания.

Отец Валериан тоже догнал старца и удивился: отец Захария смотрел радостно по сторонам, как будто не в занесённом снегом отдалённом монастыре находился, а на каком-нибудь курорте. Наклонился, зачерпнул рукой сверкающий на солнце снег и замер счастливо, подняв голову к неяркому зимнему солнцу.

Отец Валериан, как и вся братия, очень почитал старого схимника, опытным путём знал силу его благословения, умиряющего душу. Но сегодня инока одолели недобрые помыслы: «Конечно! Идёт себе — улыбается! Ему-то снег убирать не придётся! И игумен Савватий снег убирать не станет! И с клироса братия опять пойдёт на распевку. А отец Валериан — конечно, самый здоровый, самый незанятый, — давай, отдувайся за всех! Греби снег лопатой, а он через час снова нападает! Снова убирай — а он снова! Скукотища!»

И отец Валериан прошёл мимо, отвернувшись в сторону, не взял обычного благословения, не поклонился старцу. От этого внезапного раздражения на душе стало ещё тяжелее, и инок подошёл к трапезной уже в совсем плохом настроении, поникший. Он не заметил, как отец Захария с любовью проводил его взглядом и незаметно перекрестил его спину.

В трапезной братия встала на молитву, а игумен Савватий внимательно оглядел всех и легонько кивнул головой отцу Валериану. Инок печально вздохнул: и тут попал — теперь, пока все будут обедать, ему придётся читать. Потом заново подогревать суп или есть холодный в одиночестве.

Братия застучали ложками, а инок подошёл к аналою и начал читать. Голос у него был громкий, звучный, читал он разборчиво.

Только чтение сегодня никак не клеилось. На ровном месте ошибки получались, да ошибки какие-то несуразные. Так, в одном отрывке говорилось о священнике, которого вызвали к Владыке. И вот у отца Валериана прочиталось:

— «Он без проволочек направился в епископию».

Отец Савватий покашлял, и смущённый отец Валериан поправился:

— «Он без проволочек направился в епископию».

Стал читать дальше и через пару строк прочёл:

— «...И тогда сказал старец своё наставление ученикам: “Ленитесь, братия, ленитесь!”»

Стук ложек прекратился. Братия удивлённо подняли головы от тарелок. Игумен Савватий опустил ложку на стол и пронзительным взглядом, в котором можно было прочитать любовь и укор одновременно, пристально посмотрел на инока. И только отец Захария не удивился, а улыбнулся в бороду.

Отец Валериан смутился и попытался поправиться. Прочитал предложение снова. И снова у него вышло:

— «Ленитесь, братия, ленитесь!»

Послышались сдержанные покашливания — это братия пыталась удержаться от смеха. Отец Валериан покраснел, откашлялся и прочитал в третий раз:

— «Ленитесь, братия, ленитесь!»

Сам испугался и, будто вспомнив что— то, с отчаянием сказал:

— Отец Захария, прости меня! Батюшка, отец Савватий, прости меня! Братия, простите!

Братия затихла, отец Савватий выжидательно посмотрел на чтеца, а старенький схимник, улыбнувшись по-отечески, кивнул седой головой.