Наринэ Абгарян - Симон

Элиза наконец-то решилась поднять на него глаза. Обвела его лицо ласковым взглядом, словно ладонью провела. Он даже отшатнулся, физически ощутив это касание.

– Да, – помедлив, прошептала она.

Свадьбу сыграли в конце ноября. Элиза сама сшила платье из молочно-серебристой шелковой тафты, отрез которой подарила ей будущая свекровь. Фасон она подсмотрела в польском журнале мод, каким-то чудом раздобытом для нее старшей сестрой. В 60-е годы наряды резко укоротились, оголяя ноги девушек чуть ли не до середины бедра, но такая длина для глухой провинции была недопустима, потому Элиза решилась на простое в крое, прикрывающее колено платье-карандаш с большим бантом на талии и пышную, едва доходящую до плеч фату. За месяц приготовлений они с Тиграном виделись всего два раза. В первую свою встречу прогулялись по городку, держась друг от друга на почтительном расстоянии – на этом настояла Элиза, Тигран, хмыкнув, согласился. Во второй раз они сходили на «Бродягу» с Раджем Капуром, и Тигран не преминул насмешливо спросить у своей невесты: мне рядом сесть или в другом конце кинозала? Она смутилась и покачала головой. Весь сеанс она безотрывно следила за действом на экране и отчаянно хотела, чтобы Тигран взял ее за руку, но он этого не сделал. На прощание она, собравшись с духом, сказала то, о чем думала всю обратную дорогу:

– Я бы тоже, как Рита, ждала тебя, если бы с тобой… – она запнулась, подбирая правильные слова, – что-нибудь стряслось.

– Какая Рита? – вынырнул из раздумий Тигран.

– Из фильма.

Он вздернул иронически брови, но, запнувшись о ее сосредоточенный взгляд, посерьезнел.

– Хочешь сказать, что влюбилась в меня?

Она тряхнула головой, подцепила прядь каштановых волос из туго затянутого хвоста, привычно намотала на палец, подергала.

– Думаю, что да.

Тиграна поразила ее бесхитростная прямота. Он впервые взглянул на нее с интересом, отметил абрикосовую смуглость кожи и трогательные ямочки на щеках. Ему захотелось прикоснуться к ней, он даже представил, как водит рукой по ее шее, и она, прикрыв глаза, послушно наклоняет голову набок, подлаживаясь под скольжение его пальцев, и белоснежная ее кожа покрывается крохотными мурашками, и огненные ее волосы… он осекся, растерянно заморгал, ошарашенный тем, как навязчиво Шушан вытесняет образ его невесты. Чтоб скрыть замешательство, он ляпнул что-то дежурное (слов потом не мог вспомнить) и, досадуя на себя, протянул для прощания руку. Она сунула ему сложенную ковшиком ладонь, он по-дурацки крепко ее пожал, и она охнула и испуганно выдернула пальцы.

Свадьбу Элиза запомнила суматошным нескончаемым днем, многолюдным и раздражающе шумным. Платье получилось короче, чем она предполагала, и ей приходилось стыдливо натягивать его на свои острые беспомощные коленки. Бант на спине кололся и натирал кожу, а обшитая гипюровым кружевом тяжелая фата сползала на лоб каждый раз, когда она наклоняла голову. «Не ерзай!» – насмотревшись на ее мучения, шепнул Тигран и отвел ее руку от подола, в который она в очередной раз вцепилась, чтобы подправить. Рука ее была ледяная, и он подержал ее, согревая, в своей. Элизу его прикосновение обожгло. Она задержала дыхание, привыкая к новому для себя, наполненному счастливым ожиданием чувству. Пронзительно пела зурна, тамада бубнил долгие бессмысленные тосты, захмелевшие гости не перебивали его, но и не особо слушали, шушукаясь и посмеиваясь, мать с соседками уносили пустые блюда и возвращали их на столы наполненными дымящейся хашламой и тушенной в ореховой заправке фасолью, дети, разморенные обильной едой, клевали носами. Вечер нагнал за окном мутной хмари, моросил промозглым дождем, гнул макушки зябнущих деревьев. Элиза с тоской подумала о неумолимо надвигающейся зиме, которую никогда не любила. Отчаянно захотелось предаться занятию, которое ее всегда успокаивало, но под рукой не было ни бумаги, ни карандаша, и она, чтобы унять волнение, прикрыла глаза и стала представлять, как водит остро отточенным грифелем, рисуя широкие, с выступающими косточками суставов, большие мужские кисти. У Тиграна руки были совсем другие, с коротковатыми жесткими пальцами и плоской, словно бездушной, ладонью. Это ее немного расстраивало, она хотела, чтобы его руки были похожи на руки отца.

От первой брачной ночи, о которой накануне Элизе наспех рассказала, смущенно посмеиваясь, старшая сестра, осталось ощущение жгучего стыда – она впервые разделась догола перед мужчиной и впервые увидела его нагим. А также ощущение саднящей боли там, куда он вторгся, не особо церемонясь с ее неопытностью и страхом. Она даже покровила пару дней, обильно, словно при месячных, и обеспокоенная свекровь, запретившая сыну прикасаться к молодой жене, уже собиралась вести ее к врачу, но на третий день та выправилась, и все вздохнули с облегчением.