Александр Снегирев - БеспринцЫпные чтения. Некоторые вещи нужно делать самому

Однажды вечером папа вскакивает как ошпаренный и спешно одевается. Я только слышу, как он говорит маме: «Я в телефонную будку». Звонок из уличного автомата стоил две копейки. Автомат стоял рядом с домом, на Садово-Кудринской. По иронии судьбы – напротив и чуть наискосок бывшего особняка Лаврентия Павловича Берии.

Генерал вызвал отца, как в шпионском фильме, на разговор в телефонную будку, чтобы не с домашнего (прослушка!) сообщить: вынести письмо из архива невозможно. Он может только прочитать письмо вслух.

Папа пересказал нам текст отрывисто и без желания. Дед писал сыну, что отдал всю свою жизнь, силы и талант на осуществление мечты и совесть его чиста. Но, зная, что не сможет выдержать пыток, измывательств и физической боли, обрывает жизнь, не хочет совершать непоправимых ошибок, которые потом сломают много жизней. Всё.

Убить себя в таких обстоятельствах – это была сила или слабость? Родители ничего не хотели обсуждать. Много позже я прочитала у папы в дневниках, как его мать в 37-м ответила ему на вопрос, почему застрелился отец. Кратко: «Значит, у него не хватило воли. Не думай об этом. Человек он был кристально честный».

Но в свои 15 лет я решила, что ничего противоестественного здесь нет. Просто выбор: «могу» и «не могу».

И потекло дальше мое счастливое отрочество, наступала не менее любопытная зрелость. А самоубийство, сама эта тема, выскакивала на меня как чёрт из табакерки. То Толстой со своей Карениной, то Куприн с Желтковым, то Бунин с Митей, то Достоевский со Ставрогиным и Свидригайловым, то Шекспир с Ромео. И ясности по этому вопросу в голове не было.

Лет в двадцать шесть по обдуманному решению я крестилась. Через христианство и с помощью своего несравненного исповедника отца Геннадия в храме Малого Вознесения на Никитской (умер от инфаркта молодым, сорокалетним) я стала смотреть на смерть и на самоубийство иначе. Жизнь – дар Божий. И человек не может распоряжаться ею по своему усмотрению.

А еще года через два я встретилась в храме Всемилостивого Спаса в подмосковном селе Вороново – с мужчиной. Яркий, образованный, спортивный, знакомство стремительно перерастает в романтические отношения, а вскоре и в бурные близкие. Борис, по образованию африканист, работает в МИДе, в отделе Африки. Почти впроброс он говорит мне, что женат, но волноваться мне совсем не стоит, потому что «с женой мы давно не близки, отношения напряженные, уже мало похожие даже на дружбу». Я про женатых мужчин ничего тогда не понимала и выслушала с доверием и сочувствием. Впрочем, скоро меня настигло известное огорчение – ни выходных, ни совместных праздников у нас почему-то никак не получалось.

Перелом наступил, когда Борису предложили пост Посла Советского Союза в дружественной стране Ботсване. Союз доживает последние месяцы, но мы об этом ничего не знаем. Назначение послом – дело ответственное, проходит по всем каналам власти и требует проверок на всех этапах. Любой претендент на этот пост должен быть, разумеется, надежным специалистом и добропорядочным семьянином. Я предложила Борису разобраться в своих семейных отношениях, амбициях и карьерных планах – а сама тихонечко ушла в тень.

И надо сказать, искренне удивилась, когда он подал на развод. Тогдашний министр иностранных дел Эдуард Шеварднадзе все понимал про женщин, и я уверена, что Борис ему просто по-мужски объяснил ситуацию. Продвинутый министр разрешил занять пост разведенному.

Незадолго до его отъезда мы играли в теннис на кортах рядом с Ленинградкой. И я услышала, как странный звук перекрывает стук мячиков – это грохотали гусеницы танков по асфальту. Шел август 1991 года.

Еще в Москве Борис предусмотрительно пригласил меня стать одним из организаторов увлекательного проекта – первой глобальной выставки об истории взаимоотношений России и ЮАР. Я завелась с пол-оборота. Это же возможность поработать с учеными, историками, художниками, политиками, наконец. Перелопатила свое университетское расписание, сдвинула лекции и семинары так, чтобы успевать заниматься кураторством. Работа над выставкой к тому же требует постоянных полетов в Ботсвану для встреч с профессорами-историками Университета Претории и местными выставочными пространствами. Ну и, конечно же, с Борисом.

Какое-то время все шло по плану. Борис вручил верительные грамоты главе государства Ботсвана и приступил к своим обязанностям. А я страстно циркулирую между Москвой и Габороне, готовя выставку. Борис был счастлив, что я так увлеклась проектом, помогал мне профессиональным советом, открывал мне другую Африку, не туристическую – настоящую. Мы встречались с удивительными англичанами, которые уехали навсегда и занимались охраной и восстановлением животного мира Ботсваны, с яркими местными персонажами, учеными, политиками и художниками. Он учил меня есть сушеных кузнечиков и диковинных стрекоз, подбирать в диком буше яйца, брошенные неопрятными страусами, и правильно вести себя на веселых африканских похоронах. Валялись под черным ночным небом Ботсваны с его исполинскими звездами, занимались любовью под ветками розовой и белой бугенвиллии. Фильм «Из Африки» с Рэтфордом и Стрип помните?