Аркадий Львов - Большое солнце Одессы

Но какое же это заблуждение, какое грандиозное заблуждение! Если бы Яшка заранее знал, что ожидает его в конце квартала, разве позволил бы он себе хоть половину тех удовольствий, свидетелями которых мы стали? Разве скребся бы он ногой о ногу через каждые пять шагов? Разве разглядывал бы он так, без толку, синее, где ни единого облачка, ни единого пятнышка, небо? Разве’ мог бы он, наконец, остановиться посреди квартала только для того, чтобы сосчитать, на сколько шагов от него улетел его собственный плевок?

Нет, теперь уже абсолютно точно я знаю, что все очарование возмездия в его неожиданности: идет себе человек беззаботно, смотрит в небо, плюет под ноги, и вдруг — трах, тарарах! — возмездие.

Первым делом Яшку прижали к стене, потому что у него есть глупая привычка — уходить от наказания.

Прижатый к стене, он пытался поначалу прикрыть голову руками. Потом он поднял крик, похожий, как две капли воды, на вопли упившейся бабы с Привоза, которую дружинники волокут в участок. Но первый же ше-лабан убедил Яшку, что крик — это не из той оперы, что вообще не нужно оперы, потому что глухим она ни к чему. Тогда Яшка стал изображать нечеловеческие муки всякими кривляниями, но эти Яшкины штуки тоже были ни к чему, потому что если человек не хочет видеть, то ты хоть на глаз наступи ему, а он все равно не увидит. После третьего шелабана Яшка окончательно убедился в этом и внезапно пригнулся, чтобы проскочить у нас между ног. Но мы тут же вернули ему нормальную человеческую позу и объяснили, что четырнадцать — не всегда лучше, чем семь.

После этого Яшка больше не делал глупостей, и я могу дать честное слово, что он вел себя мужественно, как японцы в землетрясение, когда главное — не торопиться. И не волноваться, даже если земля заглатывает тебя вместе с твоим домом.

Расчет Яшка получил полный и доброкачественный. Один только раз был нарушен закон, когда Яшке достался запрещенный шелабан «с налету». Но мы никогда не медлили с восстановлением попранных законов: нарушитель, Борька Зозуля, молниеносно получил два штрафных шелабана.

Теперь Яшке нельзя было терять времени зря, теперь надо было жать вовсю: одной ногой там, другой — здесь. И, конечно, с зеленым на руках, потому что первый же встречный мог пустить Яшку по второму кругу.

И Яшка побежал, выбрасывая длинные, худые и грязные, как у австралийского эму, ноги. Он бежал со скоростью курьерского поезда, который обгоняет сам себя.

Мы смеялись. Смеялись потому, что была весна, были зеленые листья, было солнце, и еще потому, что у Яшки такие ноги.

А о нем, об одноруком, мы забыли. И когда он встал рядом с нами, наблюдая за Яшкой, сначала было даже непонятно, откуда он взялся. А пока мы вспоминали, он ухватил Борьку за подбородок и тряхнул его — молча, без слов, но видно было, что он ищет какое-то слово. И наконец он нашел его, это нужное ему слово:

— Ты, — сказал он Борьке Зозуле и еще два раза повторил, — ты… ты…

Борька сразу в обиду и насчет рук прошелся — без рук, мол, и вообще потише. Но он уже не слушал, он вернулся на свою скамеечку — и опять зажал руку в коленях, и опять зажмурил глаза, потому что солнце уже вовсе поднялось над деревом и било прямо в глаза.

Я не знал, почему так получилось, но вроде тише стало, вроде появилось что-то такое, чего раньше не было и что вообще никакого отношения к нам не имеет. И держалось оно, это непонятное, до того самого момента, когда прибежал Ленька Брусенский из Кировского садика и сказал, что Яшку Бояра застукали садовники.

Что такое садовник — человек с метлой, из которой торчит двухметровая палка, — объяснять не надо было.

В нынешний раз их было двое, а Яшка — один. Это уже вообще против всяких правил: двое, говорят, в драке — третий в бараке. Яшка клялся, Яшка давал честное пионерское, что больше не будет, но они ничего не обещали, они только требовали и грозили: давай слазь, а то хужее будет, слышь, давай слазь, а то хужее.

Что может быть хужее, Яшка знал не только понаслышке; но всегда, даже в самых тяжелых случаях, Яшка верил, что обязательно придут наши, пусть в самый последний момент — но не прийти они не могут.

И наши действительно пришли. Но Яшка поторопился, он стал спускаться с дерева, хотя никакого плана у наших еще не было, а победить без плана нельзя.

Первый удар пришелся между Яшкиных лопаток. Это был очень точный удар, потому что сразу после этого удара, разжав руки, Яшка грохнулся на землю. Тогда одна метла стала торопливо выбивать дробь на Яшкиных ногах, а другая в это же время отчаянно свистела, призывая на помощь. Это был удивительный свист, это был даже не свист, а истошный вой, от которого хочется бежать без оглядки.