Дарья Симонова - Пыльная корона

Однако я понимаю и другое. Дело не столько в физике, сколько в метафизике — и ты, если бы прочел мои письма, проклял бы меня за это красивое слово, что слишком затрепано, и мною особенно. Но его участие необходимо. Ведь все, кто берет в руки этот кибертотем, начинают бессознательно искать то, что найти почти невозможно. Человека с такой же чуть прохладной кожей. Или свою землю обетованную. Или что-то еще, недосягаемое и… настоящее . У нас почти не осталось ничего настоящего. Даже творожные сырки — сплошные подделки. Из-за рекламы, что давно надругалась над этим словом, натягивая его на очередные пустоты, в настоящее уже никто не верит и редко его ищет.

…Ты исчез, потому что тоже ищешь свое настоящее. Тебе для этого не нужны тотемы. Наверное, в нашем поддельном мире единственный способ найти настоящее — исчезнуть.

В общем, с этой Евой — сплошная путаница в показаниях. Я ей несу бред — и она мне отвечает тем же. Ну как, скажи на милость, она может быть от Шуранских и при этом не знать, где ты?! Эту фамилию я слышала от тебя в тот единственный раз, когда ты был не в себе, глушил ром и мучил меня сокрушительным «Русским танцем» Уэйтса. Достойная музыка для интеллектуального ухода в отрыв — хотя тебе она помогает думать! Тогда ты вспомнил о Степе Шуранском — кажется, так его звали, я плохо запоминаю имена… Сказал, что Степа и его семья для тебя — самые близкие люди и ты доверил бы им жизнь своего ребенка… если бы он у тебя был. Хотя он у тебя есть, но «в эту тему мы углубляться не будем». Мне было не привыкать — с тобой любая тема была закрыта, пока ты сам не соизволишь ее затронуть тоном, не предполагающим досужие расспросы. Но мое любопытство все равно било через край… В тот день ты узнал, что со Степой случилась какая-то беда. И ты обязан его выручить во что бы то ни стало.

Мне ужасно хотелось, чтобы Ева была связана с Шуранскими — вот тебе моя глупость. И потому я спросила ее об этом наобум, хотя ответ очевиден. Вот только зачем Еве эта вычурная игра? Неужто она полагает, что у рядовой гейши в руках коммерческие тайны фирмы… А если и полагает, то для шпионажа я должна продолжать работать на Особову, а не уходить в услужение к какому-то богатому сумасброду, который боится призрака черного шахматиста. Ничего не понимаю! И потому думаю, что без тебя тут не обошлось, — хоть какое-то объяснение…

— …Эй, не кисни! Ты забыла, что сегодня намечается шикарный опрокидон в полвосьмого?!

Ева прислушивалась к девичьей телефонной болтовне, с угрюмой печалью осознавая, что она ничего не знает о жизни своей дочери. И нечего даже причитать об этом — в лучшем случае ее ждет недоуменный взгляд из-под разноцветной челки. Маргаритта смело меняла облик и презирала мамочкино трусливое однообразие. «Боязнь перемен — смертельная болезнь», — поддела она как-то Еву. А та давно уже в уме примеряла дочке собственное авантюрное легкомыслие и понимала, что Ритта, наверное, штабелями привораживает таких, как ее нервный безотказный отец. Ева свою эскападу юности числила единственным подвигом — а у Маргаритты таких историй вагон… как будто! С одной только разницей — Ева приклеилась к Валерию Михалычу, найдя в нем мужа и друга на всю жизнь. А вот что городит доченька, которая семейную жизнь пока что считает уделом убогих людей-кроликов. С кем она?

— Ева! — Привычный окрик вывел ее из раздумий. Дочь всегда называла ее по имени — никаких «мам» и «мамочек».

— …Вот ты можешь объяснить мне, почему к детям нельзя относиться справедливо? Почему наглым и избалованным нельзя дать по шее, а затюканным добрякам позволить, наконец, вволю накататься на каруселях? Вот почему?! Мне кажется, трусливый этикет порождает кошмар всей нашей земной жизни. И это никакие не козни дьявола, как любят нудно оправдываться всякие идиоты! Это необъяснимая и презренная человеческая трусость!

Ритта говорит либо на всех сущих жаргонах, либо — правильно и выспренно, радуя мать такими литературными эпитетами, как «презренная». И вообще, когда дочь просит ее совета — пускай риторически, — это праздник! Ева приготовилась было произнести ответную речь, не уронив высокого штиля, хотя самым животрепещущим в ней было вкрадчивое любопытство: с каких это пор Ритта интересуется дошколятами? Но разве можно было спугнуть досужим любопытством такое трогательное начинание! Поэтому Ева использовала только мягкие, округлые формулировки, условно наводящие на столь интересующую ее тему. И — о радость! — она выяснила, что Марго, такая своенравная и едкая, — продолжательница старых семейных традиций. Вот что значит бабушкино влияние — дитя задумало создать свою методику раннего изучения иностранных языков. Когда-то Евина матушка была преподавательницей испанского… В общем, витающий последние месяцы призрак академки отступил — Ритта сдала все хвосты и теперь один день в неделю проходила практику в помпезном трехъязычном детсаду. И по мере сил наводила там свои порядки. «Господи, Господи, — молила Ева. — Да будет так теперь, пусть не свернет дочь с этой тропинки… какая удивительная, не похожая на всю остальную пакостную бытовуху новость!..»