Джеймс Хэрриот - О всех созданиях – больших и малых [litres]

– Ну да. В честь моего двоюродного дедушки Нуджиста. Он был такой маленький розовый старичок с малюсенькими глазками и очень курносым носом. Сходство просто поразительное.

– Ах так, – сказал я, и кухарка вновь принялась метать морковь на сковородку.

А я пребывал в растерянности. Профессионал во мне восставал против нелепого обследования этого пышущего здоровьем малыша. И я уже собирался сказать, что, на мой взгляд, все в полном порядке, но тут миссис Памфри снова заговорила.

– Ну-ка, Нуджист, – сказала она, – будь хорошим мальчиком и позволь твоему дяде Хэрриоту тебя осмотреть.

Вот так! Подавив свои более благородные чувства, я ухватил хвостик-веревочку и, почти поставив Нуджиста на голову, измерил ему температуру. Потом с глубокой сосредоточенностью прослушал его сердце и легкие, заглянул в глаза, провел пальцем по его ножкам, согнул и разогнул их в суставах.

Спина кухарки излучала суровое осуждение, но я упрямо продолжал. Племянник-мопс, как я успел убедиться на опыте, обернулся неисчислимыми благами. И дело было не только в постоянных подарках (я до сих пор ощущаю вкус несравненных лососей, которых Трики прислал мне из Уилби), но и в блаженных минутах, скрашивавших мою нелегкую жизнь: херес перед обедом, нежащее тепло камина миссис Памфри. И если, решил я, мне встретился племянник-поросенок в том же духе, так дядюшка Хэрриот не из тех, кто перечит неисповедимым путям судьбы.

Кончив осмотр, я обернулся к миссис Памфри, которая с трепетом ожидала моего приговора.

– Абсолютно здоров, – объявил я веско. – Собственно говоря, вы обзавелись отличным поросенком. Но имеется одно «но» – жить в доме он не может.

В первый раз кухарка оглянулась на меня, и я прочел в ее глазах немую мольбу. Я мог лишь посочувствовать ей: экскременты свиней отличаются особой пахучестью, и, хотя Нуджист был еще совсем малыш, он уже внес в атмосферу кухни свой специфический аромат.

Мой приговор сначала привел миссис Памфри в ужас, но, получив мои заверения, что воспаления легких он ни в коем случае не схватит, а, наоборот, будет на чистом воздухе расти даже еще более здоровым и счастливым, она сдалась.

Плотник, зарекомендовавший себя на фермах, воздвиг в углу сада королевский хлев: теплую спальню на фундаменте, а вокруг – обширный загон. Я присутствовал при том, как Нуджист был водворен туда и блаженно свернулся на подстилке из чистейшей соломы. Дважды в день его корытце наполняли отборным кормом, не говоря уж о дополнительных лакомствах: то сочная морковка, то пара капустных листьев. Каждый день его выпускали на часок побегать и шумно порезвиться с Трики в саду.

Короче говоря, Нуджист великолепно устроился, и трудно было бы найти более приятного представителя свиного племени, который более заслуживал бы такого завидного жребия. Хотя свиньи в подавляющем большинстве таят запасы дружелюбия, о которых мало кто подозревает, у Нуджиста оно развилось до небывалой степени. Просто люди ему нравились, и месяц за месяцем его натура расцветала от постоянного общения с ними.

Я часто видел, как он весело прогуливался с миссис Памфри по саду, а у себя в загоне он подолгу стоял на задних ногах, всунув копытца передних в ячейки проволочной сетки, и ждал появления следующего посетителя. Свиньи растут быстро, и его розовое младенчество вскоре осталось позади, однако обаяние ни на йоту не уменьшилось. Больше всего он любил, чтобы ему почесывали спину: басисто похрюкивал, заводил глаза в экстазе, а затем его ноги начинали мало-помалу подгибаться, и он заваливался набок.

Солнечное существование Нуджиста омрачала только одна тучка: Ходжкин, старик-садовник, чье отношение к нашим четвероногим друзьям стало весьма кислым с тех пор, как ему было поручено бросать Трики для разминки резиновые кольца, теперь оказался камердинером подрастающего хряка. Он должен был кормить Нуджиста, укладывать его спать и приглядывать за ним, когда его выпускали в сад поразвлечься. Старому деревенскому жителю, естественно, было нестерпимо прислуживать свинье, которой даже не предстояло превратиться в отбивные. Во всяком случае, едва он брал ведро с кормом, как глубокие морщины у него на лице становились еще глубже.

В первое мое посещение его подопечного он угрюмо приветствовал меня словами:

– К Нудисту, значит, пришли?

Насколько я знал Ходжкина, ни о какой игре слов и речи быть не могло. Нет, он искренне пытался произнести кличку поточнее, и на протяжении всей долгой жизни моего племянника для старика он оставался Нудистом.