Мария Метлицкая - Стоянка поезда всего минута

Юля резко развернулась, в глазах стояли слезы.

– Мам, – шепотом закричала она, – какой погуляешь, какое кино? Я их всех ненавижу! Смотреть на них не могу! И никому – никому, понимаешь? – больше не поверю! Никому и никогда! Если уж Петя… И отстаньте от меня, умоляю!

Мать испуганно засуетилась, гладя ее по голове, поправляла одеяло и клялась и божилась, что больше ни она, ни тетки слова не скажут.

Рано утром собрались в Москву. До вокзала вызвали такси – иначе бы не управились: банки с разносолами, еще теплые, только испеченные, пироги в дорогу и мешок картошки, своей, шершавенькой синеглазки. Уж как ни отказывались, с Томой не справиться.

На вокзале сестры ревели. Глядя в сторону, Юля молчала. Вкусно тянуло угольком и всеми вокзальными запахами, обещающими дороги и перемены. Впрочем, какие там перемены? Никаких перемен она не ждала.

Глядя в окно на пролетавшие мимо заснеженные деревеньки с маленькими, покосившимися домиками, по окна заваленными снегом, она улыбнулась: а что, может, зря отказалась? Вышла бы за этого бородатого Ваську, привезла бы его в Москву, постригла, одела по-человечески и показала бы всем, что она больше не брошенная невеста. Слухи распространяются быстро, и он бы, конечно, рано или поздно узнал.

Да, неплохое утешение, но… На это она не способна. Она вообще ни на что не способна. Сейчас. А скорее всего, навсегда.

Каждый день звонила Лельке – может, вернулась? Нет, тишина. Откопала ее дачный номер – но нет, связи не было. Сказали, обрыв линии и вообще, этого номера давно не существует.

Зимнюю сессию Юля не сдавала – мама похлопотала, принесла в деканат справку от Ильи Андреича. Кстати, с мамой они созванивались, Юля слышала. О чем ворковали? Кажется, мама смеялась. Но не прислушивалась – неинтересно.

Юля вернулась в институт.

Однокурсницы посматривали исподтишка, но с интересом – как выглядит брошенная невеста? Вроде нормально. Немного бледная, сдержанная, не та, прежняя хохотушка Юлька, но это можно понять. Конечно, шушукались – женщины! Больше было сочувствующих, но нашлись и такие, кто насмехался и злобствовал. Стервы.

Пролетели март и апрель, и наступил май, неожиданно ранний и теплый. На майские Юля собралась в Валентиновку. Неизвестность и тоска по Лельке были невыносимы.

Адрес не помнила, да и была она там всего пару раз да и то сто лет назад. Но помнила дорогу от станции, к тому же фамилия хозяина наверняка на слуху, уж как-нибудь да найдет, не проблема. Должно же быть у них правление или что-то подобное.

Шла по лесной тропинке и не могла надышаться – какая же красота! А Лелька права – зачем жить в городе, когда есть дача. И ей, и ребеночку лучше! Вдоль дороги стояли зеленые мощные елки, пахло нагретой солнцем хвоей. Березы и клены шевелили свежими, молодыми, еще клейкими листочками – Юля потрогала. Изумрудная трава напористо пробивалась из-под прогретой земли. Мелкие лесные цветочки, невзрачные с виду и невозможно милые, нежные, трогательные, радовали глаз. Не удержалась и нарвала букетик: скромные, почти незаметные, мелкие и, увы, быстро вянущие, как все полевые цветы: сиреневые яснотка и лесная герань, желтые сурепка и лютики, фиолетовая собачья мята. Названиям ее научила в Коломне в далеком детстве Тома. Тетка обожала природу, и в лес они уходили надолго.

Юля дошла до поселка. Домик правления имелся, но, увы, был закрыт, не повезло. Пошла наугад, авось попадется кто-то из местных.

Попалась старушка, смешная, как из прошлого века – соломенная шляпка с выцветшими цветами, потертое штапельное, видавшее виды платье с фонариками и пожелтевшим кружевным воротничком, белые носочки, почти детские сандалики, седые кудельки из-под шляпки и букетик полевых ромашек в сухой, птичьей лапке.

«Любит, не любит, – вспомнила Юля и проглотила комок, тут же застрявший в горле. – Какая все чушь!»

Спросила. Старушка, наверняка жена или вдовица какого-нибудь академика, Лелькину семью знала и направление указала.

– Прямо, направо первая улица. Как называется? – Старушка смутилась и растерянно пробормотала: – Ну первая, первая! Сразу направо!

Номер дома она, конечно, не помнила, но предложила «сопроводить». Горячо поблагодарив, Юля отказалась. Старушка почему-то расстроилась и попрощалась, пожелав удачи.

Юля шла по улице и, разумеется, ничего не узнавала.

На одном из участков, огромных, бескрайних, густо заросших лесом, молодая дама в зеленом купальнике, прикрыв лицо широкополой шляпой, принимала солнечные ванны. Робея, Юля ее окликнула. Та сдвинула шляпу и, увидев незнакомую девицу, потревожившую ее, скривила гримасу: