Мария Метлицкая - Стоянка поезда всего минута

– Мужчина! Покиньте купе минут на пятнадцать! Мне надо переодеться!

Толстяк вздрогнул, покраснел и мелко закивал:

– Да, да, разумеется!

«Хамка, – подумала Гуся. – «Покиньте купе»! Ни извините, ни будьте любезны. Противная тетка. Наверняка из работниц ЖЭКа или комиссионного магазина. Из тех, кому все должны».

Переодевшись в халат и домашние тапочки, нахалка улеглась и вкусно хрустнула яблочком.

Убаюкивающе, как метроном, плавно стуча колесами, поезд набирал скорость. Было душно и влажно, очень хотелось спать. Измученный народ слонялся по коридору – там были открыты окна. Заглядывая в чужие купе, бегали дети. Вскоре запахло знакомой дорожной едой – огурцами, котлетами, курицей.

Гуся уснула и проснулась, когда за окном была полная темень – ого! Половина девятого, ничего себе прикорнула! Все, ночью точно не спать. Пригладив волосы и поправив платье, она осторожно слезла с полки.

Вредная тетка спала, похрапывал и толстяк, а вот военного не было – наверное, где-то сошел.

Нет, не сошел – он по-прежнему стоял в коридоре, выходя в тамбур на перекур. Гуся исподволь посмотрела на него и тихо вздохнула – красавчик: темные, с нитками седины густые волнистые волосы, сурово сдвинутые брови, широкий подбородок с ямочкой, красивые скулы, упрямый рот, но главное – глаза. Синющие, как июльское небо. Таких ярких и синих глаз она не встречала.

Постояв с полчаса, Гуся ушла в купе. Ночка предстоит невеселая – душная, бессонная, с воспоминаниями и разными мыслями. В дороге всегда что-то подобное лезет в голову.

Лежа на узкой полке, Гуся смотрела в потолок. Внизу, слабо освещая купе, горела голубоватая лампочка. Очень хотелось пить. Но снова вставать, беспокоить людей – нет, потерплю.

Кудрявый толстяк совсем разошелся – от его могучего, с переливами и трелями, храпа дрожали стены.

Гуся свесила голову, посмотреть на вредную тетку – сейчас, кажется, будет скандал! Но нет – тетка сладко спала, и богатырский храп ей ничуть не мешал. Слава богу, скандалов Гуся не выносила. Полка красавчика майора по-прежнему оставалась пустой.

Покрутившись с полчаса, Гуся поняла, что терпеть жажду больше не может, и осторожно, стараясь никого не задеть и не побеспокоить, сползла вниз. Никто не проснулся, и, счастливо выдохнув, Гуся вырвалась на свободу.

В коридоре было прохладно – из открытых окошек дул свежий ночной ветерок. Продышавшись и попив из титана, она отправилась в туалет, потом мельком заглянула в тамбур. Дымя сигаретой, все с тем же серьезным и суровым выражением лица, стоял, прислонившись к стене, красавчик майор. Увидев Гусю, удивился:

– Перекурить?

– Нет, я не курю. Извините. Просто не спится.

– А «извините» за что? – Майор окинул ее быстрым, опытным, проницательным взглядом, от которого Гуся зарделась. – Вы вроде ничего такого не натворили! Или я чего-то не знаю? А, пришили кудрявого толстяка! Ничего, вас оправдают! И я с радостью пойду в свидетели. Это же надо – так мучить людей!

Она рассмеялась от всего сердца.

– Натворила! Да что я такого могу натворить? Сосед наш жив и, кажется, здоров. И храпят они на пару с соседкой. Выводят такие рулады!

Майор внимательно разглядывал Гусю.

– А вы из покладистых, верно? – неожиданно спросил он.

Смущенная, Гуся пожала плечами.

– Просто неохота туда возвращаться.

– А вы не возвращайтесь.

Гуся смотрела в окно. Вздрагивая на стыках, поезд прибавил скорость. За окном была непроглядная темень – ни огонька, ни деревни, ни полустанка. Задумавшись, отвлеклась. И тут же вздрогнула, почувствовав дыхание собеседника – он стоял у нее за спиной. Она обернулась и замерла от испуга – не мигая, он смотрел ей в глаза. От его темного, проницательного и странного взгляда Гуся страшно смутилась и опустила глаза. Казалось, она перестала дышать.

Судорожно вздохнув, он притянул ее к себе и поцеловал в губы.

От неожиданности Гуся дернулась, затрепетала, пытаясь вырваться, но его сильные руки крепко держали ее за плечи. Он мягко подтолкнул ее, прижал к стене, и она, совершенно растерянная и обмякшая, вдруг перестала сопротивляться. Все, что она запомнила – это сильные, нетерпеливые горячие руки, жаркое, пропахшее табаком дыхание и забытую, невыносимо сладкую боль во всем теле. Отпрянув от нее и застегивая брюки, он пробурчал что-то невнятное, кажется, извинение. Обессиленная, Гуся прилипла к прохладной стенке. Сил не было даже открыть глаза.

Сколько времени они провели в тамбуре? Гуся не помнила. Очнувшись, на дрожащих ногах, пошатываясь и держась за стенку, она шла в свое купе, утешая себя одной мыслью – майора там нет. Но он, отвернувшись к стене, крепко спал.