Мария Метлицкая: Стоянка поезда всего минута

После его ухода и Лиза и мама были раздавлены – как же так? Отец был всегда силой, защитой, кормильцем.

Спустя четыре года Лизина мать неожиданно вышла замуж за старого поклонника, скрипача из театрального оркестра, вдовца. Обиду свою Лиза скрыла, понимая, что она скоро уйдет в свою жизнь, оторвется, и мама останется совершенно одна.

Скрипач был человеком тихим и Лизу не беспокоил, но его присутствие в квартире, где раньше жил папа, было невыносимым. В девятнадцать Лиза выскочила замуж, но не для того, чтобы сбежать из дома, а по огромной любви.

После свадьбы, дурацкой и пышной, сытой и пьяной, купеческой, молодые, на радость скрипачу, сразу уехали в квартиру молодого мужа – на выселках, у самой Кольцевой, зато в свою. Спасибо свекрам.

Лиза глянула на часы – до отправления поезда осталось всего три минуты. Через три минуты поезд отправится, а через четыре часа с небольшим она выйдет на Московском вокзале.

Лиза прикрыла глаза, но тут же открыла – на соседнее сиденье кто-то плюхнулся. Не сел, а именно плюхнулся, с громким вздохом и ворчливым бурчанием.

Лиза глянула на ворчунью – это была ярко-рыжая, очень худая, даже костлявая, женщина с бледным, острым лицом, усыпанным редкими, крупными и темными веснушками. Рыжие волосы были закручены в небрежную гульку, на лице ни грамма косметики, руки некрасивые, натруженные, рабочие. В общем, тетенька не из офисных. Старые, провисшие на заднице джинсы и простая, «бесхитростная», как сказала бы мама, майка, выгоревшая, блеклого сиреневатого цвета, промокшая под мышками.

Незнакомка еще долго ерзала, суетливо перекладывая сумку с места на место, пару раз бегло глянула в телефон и наконец угомонилась, достала из сумки салфетку и вытерла влажное от пота лицо.

– Еле успела! – доверчиво поделилась она. – Прям задрали!

Кто «задрал» Рыжую – так Лиза окрестила соседку, – уточнять не хотелось. Вежливо кивнув, она отвернулась к окну.

Уже тронулся поезд, а два места напротив по-прежнему оставались незанятыми.

Завибрировал выключенный телефон – Маруська.

– Мам, ты уже в поезде?

– Уже тронулись.

– Кто тронулся? – сострила Маруська.

– Да все, – в тон ей ответила Лиза. – Я, кажется, точно.

– Ты – нет, – уверенно ответила дочь. – Ты, мам, в порядке! И вообще, расслабляйся и отдыхай! Ни о чем не думай, слышишь? Короче, на все забей!

– Слышу. Но думать буду – прости. Да, Марусь! Бабушке позвони, сегодня и завтра, не забудь, ты меня слышишь?

– Слышу, – недовольно буркнула дочь. – Как же, забудешь! Бабушка тут же напомнит!

Последнюю фразу Лиза оставила без комментариев – бесполезно. Бабушка и внучка расходились по многим вопросам. «Теряется связь поколений», как говорила умная Дашка.

– И еще, – взмолилась Лиза, – Мань, чтоб без погромов. Чтоб все культурненько, слышишь?

– Мам, хватит, а? – Маруська почти обиделась. – Когда это, интересно, были погромы?

– Всегда, – грустно ответила Лиза.

Хмыкнув, Маруська припечатала:

– Ага! Мам, ну ты в старости стала как бабушка, просто один в один. – И тут же разъединилась.

«В старости! Вот же засранка! Не дождетесь! Я вам еще покажу! И я, между прочим… невеста!»

В эту минуту к ним подошла еще одна попутчица. Женщина неопределенного возраста, Лиза назвала бы ее так. Есть такие – не поймешь, тридцать, тридцать пять или сорок. А может, и сорок пять.

Ухоженная, модная, одета скромно, но дорого, в этом уж Лиза разбиралась прекрасно. Новая соседка была немного полновата – совсем чуть-чуть, пара лишних кило, – слегка и умело подкрашена, на красивых, ухоженных руках неброский маникюр. На ней были легкие серые льняные брюки и черный шелковый топик. Скромные серьги в ушах, пара невзрачных, на первый и неопытный взгляд, колец. Но колечки были от Картье, а серьги от «Шопард». Лизу, рекламщика в глянцевом журнале, на мякине не проведешь. И часики тоже не отставали – в переносном, конечно же, смысле. Скромные часики тысяч за десять, не меньше, зеленых. Образ завершали черная сумка «Фурла» и черные замшевые туфли. В общем, тонко, со вкусом и явно недешево. Лицо неброское, довольно блеклое, очень бледное, но миловидное. Накрась посильнее – будет красавица. На таких лицах можно нарисовать все что угодно.

Не суетясь, дама уселась и принялась смотреть в окно. «Само спокойствие, сама уверенность, само достоинство, – подумала Лиза. – Чувствуется, что у нее все хорошо. Приятная. С ней точно не будет хлопот, в отличие от Рыжей». И Лиза назвала новую попутчицу Бледной.