Аманда Ходжкинсон - Место встреч и расставаний [сборник litres]

Направляясь к офису мистера Штейна, Лизель ощущала прилив энергии, который совершенно не был связан с бьющим в глаза солнечным светом или с тем, что ей должны были выдать очередной зарплатный чек. Почему-то музыка, которую она только что услышала на Центральном вокзале, заставила ее почувствовать себя счастливой, живой.

Она уже много лет не слышала «Оду к радости», и эта зажигательная мелодия воодушевила ее. Она пыталась припомнить, что он играл в прошлый раз. Может, «Маленькая ночная серенада»? Она вспомнила, что бесчисленное количество раз слышала, как эта музыка раздавалась по вечерам из кафе в Брно. Скрипач играл очаровательно. Она слышала многих уличных музыкантов с тех пор, как прибыла в Нью-Йорк, но большинство из них предпочитали работы современных композиторов вроде Гершвина или Дюка Эллингтона – возможно, они считали, что эти произведения сподвигнут людей опустошить карманы. Но этот мужчина, по всей видимости, предпочитал музыку, напоминающую ей о Европе.

По пути она продолжала проигрывать в голове мелодию Бетховена. Она думала о своей прошлой жизни в Брно, о днях, проведенных в танцевальной консерватории, где ученики музыкального отделения часто пытались привлечь внимание наиболее красивых танцовщиц, играя на своих инструментах со всей страстью.

Те годы в памяти Лизель были самыми милыми ее сердцу. Временем, когда она не только начинала взращивать в себе любовь к музыке, но и когда она думала, что так будет продолжаться вечно. Жизнь, наполненная культурой и искусством, друзьями и семьей.

В последний год с маэстро Псотой, когда он ставил «Славянские танцы» Дворжака, она наблюдала высшую точку его творческих способностей. Он часами занимался с ней и еще пятью девушками из его аспирантуры, отрабатывая многосложные перемещения. Но даже при том, что дверь в его студию была закрыта, прекрасная музыка камерного оркестра проникала в каждый уголок заведения.

Лизель удивлялась тому, насколько сильно она ждала теперь репетиций в танцевальной студии Розенталя. Из-за них у нее появилась возможность несколько последующих дней покупать кондитерские изделия Мюррея и вновь услаждать слух игрой красивого скрипача, который, казалось, играл только для нее.

В четверг днем, после целого утра, проведенного за шитьем у Герты, она поднялась из метро по ступенькам на Центральный вокзал к выходу на Лексингтон-авеню и уже слышала, как он играет за углом. Она решила, что он исполняет концерт для скрипки – может, Мендельсона, – но не была до конца уверена. Но одно она знала наверняка: как только она услышала звуки музыки, ее тело стало реагировать на нее. Ноты как будто превратились в маленькие шестеренки внутри ее тела. Она ощущала, как в ней просыпается желание размять конечности, потянуть стопы. Она представляла, что танцует на своей собственной сцене, а этот незнакомый ей мужчина аккомпанирует.

Очередь к тележке Мюррея оказалась короче, чем обычно. Проходя мимо безымянного музыканта, она повернулась и улыбнулась ему. Она заметила, как его глаза оторвались от инструмента, и его губы растянулись в ответной улыбке.

– Следующий! – раздался резкий голос Мюррея из-за прилавка. – Что будешь, куколка? Яблочный штрудель, как обычно?

– Да, – пробормотала она, краснея. – Но я обязана как-нибудь попробовать ваши пончики.

– Ты больше похожа на любительницу штруделей, – сказал он, улыбаясь, и протянул ей бумажный пакет.

Он повернулся к следующему клиенту, а она посмотрела на настенные часы прямо над входом, ведущим вниз, в Вандербильт-холл.

У нее оставалось меньше времени, чем она думала. Не больше десяти минут, чтобы успеть на репетицию к Розенталю вовремя.

Ускоряя шаг, она двинулась в сторону выхода с вокзала и вдруг услышала, как скрипач начал играть польского композитора Шопена. Выбор ей показался странным, ведь даже она знала, что это произведение звучит лучше в исполнении фортепиано, чем скрипки.

Ей не пришло в голову, что он играл ее лишь для того, чтобы увидеть, как она отреагирует. Увидеть, была ли она из Польши, как и он сам. Что он пытался найти хоть что-нибудь, напоминающее ей о родном доме, где бы тот ни находился.

Весь день у Лизель не выходил из головы скрипач, который всегда играл в одной и той же части вокзала и чей выбор музыкальных произведений начинал ее озадачивать. Она не смогла разглядеть его лица целиком, так как инструмент прикрывал его черты. Но Лизель определенно разглядела его глаза. Они следовали за ней как магнит. Даже сейчас она помнила этот выразительный взгляд.