Дмитрий Бавильский - Желание быть городом. Итальянский травелог эпохи Твиттера в шести частях и тридцати пяти городах

Единственным и главным зрителем фестиваля, таким образом, оказывается оргкомитет, который все это разнообразие упорно взращивает. На киносмотрах тоже масса параллельных программ и все идущее одномоментно посмотреть невозможно. Но всегда есть вероятность отыскать заинтересовавшие фильмы в сети. Биеннале – скопление и млечный путь выставок, существующих на правах реальности только полгода. Далее все они будут рассыпаны и перейдут в художнические портфолио. В агрегатное состояние вечной заочности.

………………………...............

Когда так много впереди, с боков и сзади, эмоции начинают притормаживать и уставать, вслед за ногами и спиной, а восприятие покрывается пылью.

Каждый павильон или национальная выставка – это не только еще одно необязательное высказывание и упущенная возможность, но также загрязнение атмосферы органов чувств.

Начинает казаться, что в ходе маневров цель утрачена и биеннале превратилось в машину, которая сама себя везет. Тем более что актуальные художники не предлагают ни «образа будущего», ни даже «модных тенденций»: если всего много, то какие тенденции – каждой твари по паре и сплошной разнобой.

Зато с точки зрения Венеции все очень даже точно складывается. Ей, Гарбо в ванне с пеной, как Бродский некогда сказал, современное искусство идет как вполне сюрреалистический объект.

Телефонный аппарат с трубкой из клешни лангуста.

Чайное блюдце, обтянутое мехом.

Contemporary art для Венеции – «актуализация высказывания» и «вскрытие приема». Я долго объяснял это в своей книжке «Музей воды», поэтому здесь сразу перейду к коде.

………………………...............

Оказывается, ни пластические навыки, ни осязательная ценность не являются определяющими. Гораздо существеннее помочь людям выпасть из жизни, что трудна и чаще всего безрадостна.

Искусством оказывается то, чего нет и не может быть в жизни, – и это единственное определение искусства, меня устраивающее. Как только произведение становится частью быта, оно перестает быть искусством, а становится, к примеру, дизайном или телевидением.

С помощью сотен художников раз в два года выстраивается пространство тотальной вненаходимости. Объектов, выставок, экспозиций, конструкций, инсталляций и всего прочего вплоть до библиотек, баров, кафе и книжных магазинов на территории биеннале так много, что можно выпасть из логики своей повседневной жизни, потеряться в легко распутываемом лабиринте национальных павильонов и основного проекта. Легко забыть про все, кроме желания удовлетворить зуд щенячьего любопытства, постоянно ожидающего сладкое на десерт.

В мире, где Дед Мороз умер и не подглядывает, чудеса случаются только на биеннале и на рождественских распродажах. Причем и в том, и в другом случае понятны механизмы, создающие такое чудо. Оно объяснимо и, значит, где-то совсем близко от нас. Достаточно купить билет и протянуть к нему руку.

Понятные чудеса не страшны, не странны, но поставлены на службу конкретному человеку, а то и всему человечеству сразу. Странные финтифлюшки, кракозябры, козюли из носа и прочая асимметричная чепуха успокаивает и упорядочивает мир вокруг: он предсказуем, следовательно, незыблем.

Кажется, в нынешнем (привычном нам) порядке мы заинтересованы больше, чем в продвинутом будущем.

«И смерть меня страшит», а биеннале, подобно коллективному Прусту, растягивает настоящее до безразмерных величин, позволяя мгновению длиться семь часов, а то и более.

Венеция, и сама по себе чудо вненаходимости, выгораживает внутри себя дополнительные зоны вненаходимости в квадрате. Попадая в город на воде, отчуждаешься от реальной жизни. Попадая на биеннале, отчуждаешься уже от самой Венеции.

Кажется, в феноменологии такая процедура называется «эпохЕ».

День без цели

Шел куда глаза глядят. Поднимался на смотровую площадку Fondaco dei tedeschi, прошел мимо обоих вивальдиевских церквей (фасад Пьеты теперь на ремонте и огорожен), хотел сходить в Сан-Заккарию, но она оказалась закрыта; считал, сколько раз увижу объявление о наборе в школу йоги – их тут, что ли, десятки. Кажется, йога в самом спокойном городе мира (без бензина, на одном газе да электричестве) – одно из самых востребованных занятий.

Разглядывал тициановский алтарь с «Преображением» в Сан-Сальвадоре, набитом шедеврами. Как я пропустил ее раньше? А тут просто мимо шел, когда зазвонили колокола. Значит, около пяти, начало темнеть. В Венеции много колокольного перезвона, и он здесь не малиновый, но червонного золота с оскоминой. Первым начинает некто всегда вдалеке, к нему присоединяется кто-то другой уже по соседству, и вот они начинают точно перемигиваться сигнальными огнями. А потом все как с цепи срываются, и звоны начинают биться в падучей со всех сторон. Я решил, что это знак, так как проходил мимо настежь раскрытых боковых дверей Сан-Сальвадора, тем более что сегодня наша домоправительница Анна («сама со Львова, в Венеции девять лет, трудно было только первые три года, особенно без языка, а теперь просто не могу без Венеции, хотя она, конечно, не подарок») подарила мне Новый Завет («может, вы в Венецию приехали, чтобы найти здесь Бога?»), и оттуда струился божественный желтый свет.