Дмитрий Бавильский - Желание быть городом. Итальянский травелог эпохи Твиттера в шести частях и тридцати пяти городах

Стемнело сегодня особенно быстро, будто часы перевели сразу на пару часов вперед. Закат вышел неистовый, с кровавым подбоем. Выдержав паузу, укутанная в меха, вылезла луна, похожая на каплю засохшего порошкового молока.

Что-то в подлунном воздухе. Боэций

Какой же была последняя тюрьма Боэция, где, ожидая суда, он уже не писал, но истязался, подобно первохристианам, попавшим в плен к язычникам? В Кальвенциано никаких следов этой темницы не осталось. Даже фундаментов.

Хотя первоначально прах Боэция упокоился именно там, где он был заключен и казнен (суд над ним, точнее, как пишут свидетели, инсценировка суда, происходила в Вероне – второй резиденции Теодориха, без участия самого Боэция), – возле церкви Святого Павла и только в 721 году его перенесли в Чьельдоро, по которому, впрочем, останки философа тоже еще долго скитались, перепрятываемые, пока не успокоились в нынешней крипте.

Для Боэция эти края были чужбиной. Ссылкой на 500 миль от семьи и своего дома. «Это самое место, которое ты называешь изгнанием, – утешала его Философия, объясняя переменчивость Фортуны относительностью наших оценок, – является родиной живущих здесь…» (II, IV, 211).

Тут Философия, между прочим, практически цитировала жалобы Овидия, тоже ведь без вины виноватого и осужденного ни за что ни про что. В «Tristia», текст которой наверняка остался в равеннской библиотеке философа, Овидий сильно печалился о месте своей ссылки «в дикарской стране, на западном Понте» словами, которые легко можно переадресовать Боэцию:

Если я вами любим, эти страшные воды смирите,

Божеской волей своей мой охраните корабль.

Если ж не мил, не спешите к земле, мне сужденной причалить —

Полнаказания в том, где мне приказано жить.

Мчите! Что делать мне здесь? Паруса надувайте мне, ветры!

Все ли мне вдоль берегов милой Авзонии плыть?

Цезарь не хочет того – не держите гонимого богом!

Пусть увидит меня берег Понтийской земли.

Цезарь меня покарал, я виновен: блюдя благочестье,

Я преступлений своих и не берусь защищать.

Но коль деянья людей не вводят богов в заблужденье,

Знайте: хоть я виноват, нет злодеяний за мной. (I, II, 87–99) 187

Реальность нереального

«Вместо награды за истинную добродетель я подвергся наказанию за несвершенное злодеяние», – восклицает Боэций в самом начале «Утешения», выкликая в тиши заточения аллегорическую фигуру Философии. Вот она и является к полностью подавленному, деморализованному человеку. Конкретность описаний той, чья задача «открывать причины сущего и объяснять устройство мира», противоречит всей прочей риторической абстрактности «Утешения».

Боэций детально описывает внешность ее, не богини и не музы, но обычной женщины, а также изысканность ее одежд из нетленной ткани, с «изощренным искусством сплетенной из тончайших нитей», сотканных ее собственными руками, и дополненной символическими вышивками возле воротника и на подоле.

Можно сказать, что, назначив Боэция на пост «магистра всех служб», то есть на высший административный пост в королевстве, приблизительно соответствующий позиции современного премьер-министра, Теодорих невольно втолкнул его в самую гущу споров тогдашней религиозной и геополитической жизни, а также в центр готско-римского конфликта, приведшего его к скорой гибели.

Об уровне подковерных игр у королевского престола, роковым образом повлиявших на судьбу «отца схоластики», Геннадий Майоров говорит так, будто бы имеет в виду конкретных своих коллег:

Обладая прямодушием и чистосердием истинного философа, Боэций вряд ли вписывался в полную интриг и политических хитросплетений обстановку равеннского двора. Его характеру не были, видимо, присущи ни обходительная гибкость Кассиодора, позволявшая тому так долго оставаться у власти, ни самоуничижительная льстивость и комплиментарность Эннодия. Его борьба за справедливость, конечно, понимаемая скорее по-римски, чем по-готски, должна была непременно и очень скоро обернуться против него самого… 188

Именно так оно и случилось уже через несколько лет после занятия магистерской должности. Логико-философский трактат

Чем реальней греза, тем сильнее боль. Тем расплывчатее и неконкретней действительность. Бытовые детали из умозрительного диалога узника и аллегории более не вычленяются. Собеседники обмениваются метафорами и символами учености и власти, богатства или везения. Со всей силой изощренного ума Боэций готовит себя к неизбежному. Иногда глюк начинает двоиться – и вот уже Философия прикидывается то Фортуной, то Роком (Fatum), чтобы говорить как бы от лица их переменчивых лиц.