Ян Козак - Гнездо аиста

Он сжал губы.

Илона наложила на рану влажную марлю, пропитанную настоем ромашки, и легкими, уверенными движениями забинтовала голову.

Павел посмотрел ей в лицо. Она отвернулась.

— Ну так дашь мне хоть этого отвара попить? — спросил он.

Пока Илона перевязывала Павла, мать заварила в кастрюльке травы и слила отвар в кружку. Комната наполнилась запахом йода и трав. Павел различал запах ромашки, сухих цветов подбела, липы, листьев земляники. Это была любимая смесь, которой мать обычно лечила все болезни. Она несколько раз переливала отвар из одной посудины в другую, чтобы он остыл скорее.

— На, попей.

Павел взял кружку обеими руками и пил, пил, пока ему не стало легче.

Он все старался заглянуть в лицо девушки. На мгновенье их взгляды встретились. Илона отвела глаза, улыбнулась и, дотронувшись кончиками пальцев до повязки, будто поправляя ее, сказала:

— Ну и везучий ты — рана ведь такая, словно тебя цепом огрели. Чья это работа? Дюри?

Стянутую бинтом голову Павла снова охватила острая пульсирующая боль. Почему она подумала о Дюри? Почему назвала именно его?

Их взгляды снова встретились. Щеки девушки вспыхнули. Павел тоже почувствовал, что краснеет. Почему она на него так смотрит? Сияющий и в то же время испытующий взгляд. Только теперь он впервые увидел, какие золотистые у нее глаза. Они напоминали янтарь, подсвеченный изнутри.

— Почему ты решила, что Дюри? — спросил он. — Это Гунар. Пишта Гунар огрел меня дубиной. — Голос Павла дрогнул.

Илона поднесла чашку к его губам.

— Погоди, обольешься.

Он отпил. Потом положил свою руку на ее, и она не отдернула ее.

— Доктор быстро поставит тебя на ноги, — сказала она. — Вот увидишь.

— Я же сказал: не хочу никаких докторов. Голова у меня крепкая, ты сама видела.

— Да, крепкая, но упрямая, — кивнула она. — И у меня тоже голова упрямая. Доктора я тебе приведу, потому что он тебе нужен. Рану надо зашить. — Ее взгляд стал твердым.

— Оставь меня в покое с твоим доктором!

Илона насупилась и закусила нижнюю губу. В точности, как ее сестра. Как Анна. А вот голову вскинула более энергично.

— Нет, — сказала она. — Доктор тебе нужен. Я вернусь с ним. А пока лежи, я пойду погляжу, что там с Демко.

Мать проводила Илону до калитки, бормоча слова благодарности.

Павел лежал неподвижно, боль не стихала. Он услышал, как мать возле сарая набирала хворост. Сухо шуршали ветки. Павел медленно поднялся и нетвердым шагом подошел к буфету. Достал бутылку, отпил немного и почувствовал, как приятное тепло растворяет противную сухую горечь, которая его так мучила. Он выпил еще глоток и поставил бутылку на место. Потом снова лег на постель и на минуту закрыл глаза. Мать вернулась, осторожно положила хворост в ящик и пошла в хлев доить козу. Затем у постели появились чьи-то босые ноги, и, приглядевшись, Павел узнал сына Мишланки Янчи. Мальчик сказал Павлу, чтобы он пришел в свинарник.

— Кто тебя послал? — вяло спросил Павел. Веки его слипались. Он чувствовал страшную усталость и был словно в каком-то дурмане.

— Демко.

— А что ему надо?

— Не знаю, — сказал мальчик.

Интересно, что нужно от меня Демко, подумал Павел. Должно быть, хотел посоветоваться насчет свиней, их можно хорошо продать, если уж все кончено. Павел был рад, что и с Демко ничего страшного не случилось. Илона, наверное, его не нашла, раз он уже в свинарнике. А может, он там прятался.

Когда он снова открыл глаза, мальчика уже не было. Павел и не слышал, как он ушел, и не был уверен, что это ему не почудилось.

Потом до его слуха донесся гудок автомобиля, проезжавшего по площади. Он понял, что доктор едет к Ивану.

Павел встал с постели и выпил еще. Совсем немножко, только ради приятного тепла и вкуса размолотых сливовых косточек.

В сенях он снял с гвоздя барашковую шапку и надел ее, чтобы скрыть повязку. Потом незаметно пробрался мимо хлева за гумно.

У поворота дороги он увидел двух мужчин, окруженных толпой кричащих ребятишек. Они что-то писали на заборе Гудака. И Павел узнал Штенко и Микулаша Тирпака. Штенко держал в руках банку с известкой. Микулаш орудовал кистью.

Павел шел через поле. Он не хотел ни с кем встречаться. И только дотащившись до конца густо заросшего картофельного поля, повернул к свинарнику. Было тихо. Надвигались сумерки, и все вокруг постепенно темнело. Окружающие предметы казались теперь более рельефными, и в то же время контуры их как-то смягчились.

Павел снял шапку, оглянулся на деревню, прислушиваясь, не раздастся ли снова шум автомобиля.