Ян Козак - Святой Михал

Гость был потрясен и в восхищении похлопал Эду по спине.

— Я бы так не смог, — сказал он.

— Спорим на что угодно! Вот увидите — вас выберут! — почти кричал Эда. — Мы вас выберем! Вы и вправду человек из народа, вы — наш человек!

Ему так хотелось подружиться с депутатом! Держался он совсем неплохо, хотя и выпил очень много.

— На что хотите поспорим — мы вас выберем! — перекрывая все голоса, орал он.

У костра затянули песню под аккомпанемент скрипки Керекеша. Но вскоре высокие, пронзительные, хриплые и диковатые, хотя и восторженные, голоса заглушили ее звуки.

Пирушка достигла своей высшей точки.

Густа совершал обход своего участка. Его сопровождала Луцка. Они дошли до молодых вербочек у речки и застряли там, а когда возвращались, обоим было удивительно хорошо.

Шли они медленно. Густа обнимал девушку за талию.

Ее крепкие длинные ноги, подчеркнутые короткой юбкой, двигались медленно и лениво. Волосы были растрепаны, кружева на вырезе кофточки скомканы. Апельсиновый аромат уже едва ощущался — он смешался с запахом пота и нежным запахом лежалой вербной листвы. Туфельки на каблуках Луцка несла в руке.

Они поминутно останавливались, целовались и снова шли устало и медленно, тесно прижавшись друг к другу.

Когда они вышли из темноты на площадь и увидели «татру-603», Густа потянулся с довольным видом.

Из глубины школьного сада доносились голоса. Можно было даже различить звон стаканов. Значит, все в порядке.

Они улыбнулись друг другу.

Густа поправил ремень и застегнул пуговку на рубашке.

Луцка смотрела на него, и лицо ее светилось. Она обвила его шею руками, не выпуская из рук туфли.

Он поцеловал ее.

Луцка небрежно, скорее, по привычке, поправила волосы.

— Завтра на том же месте, да, Густа? — сказала она.

Тем временем ужин в школьном саду подходил к концу.

Вилем собрал в тарелку остатки еды и понес ее к угасавшему костру. По дороге он споткнулся: кто-то свернулся клубочком возле костра среди черепков, рыбьих костей, огрызков хлеба и громко храпел. Скрипка Керекеша отдыхала на блюде, там, где прежде лежал сыр, рядом с пустыми бутылками и кожурой от редиски. Смычок висел на дереве.

— Я немного… Что-то голова у меня болит, — с трудом заговорил депутат. — В последнее время мне часто приходилось… Но так… так хорошо мне еще не было нигде. Бог мой, совсем как дома. Я среди вас — как дома. Это был чудесный вечер!

— А вы ведь здесь, среди нас, действительно дома, товарищ депутат, — сказал Вилем. — Я тоже думаю, что теперь мы будем встречаться чаще.

— Мне пора ехать, — тихо сказал депутат. Он тяжело опустился на стул и закрыл глаза.

— А где же Густа? — вдруг вспомнил Эда, когда гость уснул.

Его тоже начала одолевать дремота. Чтобы стряхнуть ее с себя, он выпил еще.

— Наверное, остался на площади, приглядывает за машиной, — высказал предположение Вилем.

— Забыли мы о нем. Нехорошо! — сказал шофер.

Он взял со стола непочатую бутылку «Жемчужины Поречья», откупорил ее и, снова заткнув пробкой горлышко, зашагал через двор, направляясь к калитке.

Около машины действительно стоял Густа и закуривал сигарету. Он вглядывался в темноту, в которой исчезла Луцка. По селу разносился лай собак, гулял свежий влажный ветерок.

В Поречье пришла страдная пора. Весна была в разгаре. Люди работали, стараясь обогнать время. Они высаживали рассаду капусты, помидоров. Спешили: надо было закончить посадки, пока не высохла уже прогревшаяся земля. А ведь ее еще надо было удобрить и разрыхлить. Рабочих рук и машин едва хватало. Это было большое наступление во имя будущего урожая. Решал буквально каждый час.

Михал разрывался на части. Он вставал едва начинало светать и ложился поздней ночью. Катарина тоже целый день не разгибая спины работала в поле; перед их домом постоянно кто-нибудь безуспешно пытался дозваться хозяев или стучался в запертую калитку.

И именно в то время, когда Поречье задыхалось от работы, развернулась в полную силу избирательная кампания. О Михале вспомнили и в Павловицах — за последние две недели по вечерам за ним несколько раз приезжала машина районного национального комитета. Михала посылали на собрания в соседние села, где дела шли не так успешно. Его хорошо знали всюду и довольно часто обращались за советом и помощью.

Выступая на собраниях, Михал говорил о том, как всем им нужен консервный завод; он сожалел, что именно в их крае — исключительно сельскохозяйственном и самом урожайном — полностью отсутствует пищевая промышленность. Будучи прежде всего практиком, он щедро делился своим опытом. В Мочаранах, например, где тоже закладывали новые виноградники, удивлялись, узнав, что два года назад Михал распорядился посадить между рядками молодых лоз капусту. Виноградники без конца приходилось обрабатывать: окучивать, рыхлить, поливать. И там выросли такие громадные кочаны капусты, каких в Поречье никогда никто не видывал.