Игорь Шестков - Покажи мне дорогу в ад

По краям ее вилась лестница. И ее освещали бронзовые торшеры, на сей раз — в виде нагих худых девочек, державших в ручках розовые свечи.

Мы прошли девять пролетов, каждый из которых, я считал, имел семнадцать вырубленных в граните ступенек. Стояли на мраморном дне колодца, украшенном большой золотой пентаграммой с непонятными мне знаками.

Спутник мой неожиданно положил свои ледяные руки мне на плечи и сурово посмотрел мне в глаза. Лицо его на мгновение представилось мне отвратительной козлиной мордой, украшенной изогнутыми бараньими рогами.

Я узнал Большого козла…

— Вы готовы?

— Да, монсеньор.

— Тогда пошли.

Он отпер низкую тяжелую дверь… и до меня донеслись истошные детские крики и хриплые мужские стоны.

Мы оказались в зловещем подвальном зале с таким низким потолком, что я мог достать до него рукой. В зал выходили тюремные двери.

Мне было холодно и жутко. Я подозревал, что меня привели сюда не для развлечения.

Монсеньор подошел к одной из дверей и жестом пригласил меня посмотреть в узкое прямоугольное отверстие.

Я ожидал увидеть тюремную камеру, но увидел уютную спальню с необъятной семейной кроватью.

На этой кровати…

Минут через десять я испытал нечто вроде коллапса всего существа.

Как бы сквозь сон услышал голоса монсеньора и маркиза.

— Как вы думаете, дорогой маркиз, он подойдет? Увидел капли крови на ляжке ребенка… и сознание потерял.

— Признаю, монсеньор, он чувствителен. Это, надеюсь, придаст представлению особую пикантность. Вы же не хотите, чтобы эту деликатную миссию выполнил какой-нибудь грубый солдафон с ослиным голосом и внешностью Приапа?

— Нет, конечно, но и чрезмерно чувствительной мимозе тут делать нечего.

— Полагаю, он сильнее, чем вы думаете, сильнее и жестче, чем он сам о себе думает… Согласитесь, далеко не каждый способен наслаждаться теми милыми шалостями, которые вы ему показали, а потом вести себя так, как будто он видит подобное впервые, да еще и в обморок упасть. Кстати, вы поверили в его отказ от желаний?

— Как вы можете спрашивать такое? Конечно, нет. Гарри умеет, почуяв жареное, прятаться за различными масками… и заговаривать самого себя подходящими трюизмами. На сей раз он выбрал Будду.

— И эта маска тут же приросла к его лицу. Не оторвёшь.

— О да. Потому я и согласился попробовать его в деле… Ему нужно помочь надеть правильную маску. Попросите шевалье поговорить с ним. У него это хорошо получается. И еще… пусть он немного подпалит Гарри шкуру… за то, что вздумал меня дурачить.

— Будет сделано, монсеньор.

Очнулся я в моей темной каморке. На кресте.

В кресле передо мной сидел шевалье и зевал. Играл своим перстнем и слепил им мне глаза.

— За что вы меня мучаете?

— А ты до сих пор не догадался?

— Нет.

— А ты подумай. Вспомни хорошенько, чем ты на самом деле занимался в комнате.

— Я ничего не могу вспомнить кроме того, о чем вы уже все знаете. Гордиться особенно нечем…

— Правда? А о том, что ты видел в подземелье, ты тоже ничего не можешь мне сказать?

— Отпустите меня. Я не сделал никому ничего плохого.

— Как трогательно! Монсеньор не любит быть одураченным, а ты умудрился и его и всех нас обхитрить.

— То, что я видел в подземелье — гнусность. Я на такое не способен.

— Ты уверен, дорогой папочка?

Слова эти резанули меня как бритва. И я вспомнил. А шевалье исчез.

Мне стало вдруг нестерпимо жарко. Крест мой запылал.

Адское пламя обожгло мне кожу.

А изнутри мою плоть уже грызли черви.

Сердце еле билось, омерзительный механический краб сжимал его своими металлическими клешнями. Воздух не хотел входить в легкие.

Ядовитые змеи повисли на нижней губе, сосках и мошонке.

Да, я все вспомнил… вспомнил ту душную ночь в Сиракузах, когда бесстыжая молоденькая гетера отвела меня в этот страшный дом и посвятила там в тайны запретных наслаждений. С тех пор ядовитые и сладкие фантазии заменили мне реальный мир. Но никогда, никогда в той, реальной, жизни я не сделал ничего, для того чтобы они стали явью. А в волшебной комнате… да… да… mea culpa.

И вот теперь я в озере огненном.

Длинная когтистая лапа сатаны вытащила меня оттуда.

Монсеньор поднес меня к открытому рту, рассмеялся так, что весь страшный ад показался у него под языком, дунул на меня, и боль прошла…

Я очутился в украшенном фресками и золотой лепниной зале.

С потолка вместо люстры свисал жернов на цепи.

В зале я был не один, сотни мужчин, разряженных в одежды разных эпох, танцевали чарльстон…