Игорь Шестков - Покажи мне дорогу в ад

— Полагаю, это не совсем обычный песок… У вас случайно нет микроскопа?

— Нет, только очки, молоток и лупа.

— Вы в лупу на этот песок смотрели?

— Смотрел, смотрел и ничего такого не заметил. Песок и есть песок. Не фантазируйте попусту, молодой человек. Принимайте жизнь такой, какая она есть. Идите, не задерживайтесь, идите к Триумфальной арке. Марш, марш… Заболтался я с вами, пора наконец делом заняться.

Профессор встал на то место, где стоял раньше, вынул из кармана еще один камень, сдвинул круглые очки на лоб и начал внимательно рассматривать черные кристаллы-октаэдры. Я узнал их. Это был магнетит. Отец привозил мне забавные магнитные камешки из Швеции и я часто пугал ими свою старую няню, заставляя стальные ложки и вилки для прислуги ползать по столу.

Оставил зануду Лиденброка изучать его магнетиты и подошел к Триумфальной арке, недоверчиво косясь на стегоцефала, пасущегося невдалеке. Кто знает, может быть он не осведомлен о том, что значит «травоядный».

Мельком взглянул на движущиеся горельефы на ее стенах, изображавшие сирен. Янтарные эти дамы пели, подмигивали, зазывали. Но я не поддался их чарам… прошел сквозь арку.

И очутился в городе, расположенном между морским заливом и грядой невысоких конусообразных гор.

Кто-то шепнул мне:

— Тут ты найдешь свою Агнессу. Не прикасайся к ней…

Все дома города были цвета речного песка. Только чуть-чуть отдавали в синеву.

Многие здания походили на античные храмы, греческие и римские, но встречались и монументальные постройки, напоминающие зиккураты. Несколько великолепных сооружений имели мощные пирамидальные крыши, другие — были украшены башенками с зубцами, статуями на фасадах, аркадами и бельведерами.

На таком фоне нелепыми выглядели дымящие трубы фабрик, спрятанных за высокими каменными стенами.

Слева от меня — низкий берег моря, впереди и справа — широкие лестницы, ведущие в город. А прямо передо мной — пустошь, поросшая редким вереском. Вероятно, здесь раньше было море. И тут, как в моем сне перед дуэлью, повсюду валялись камни.

В нескольких метрах от меня лежала адамова голова с жуткой ощеренной пастью.

По пустоши гуляли люди.

Шли, обнимались, топтались, отвешивали поклоны, боролись друг с другом, танцевали… но не двигались.

Колоссальная живая картина.

И, хотя я уже привык к подобным представлениям, картина эта потрясла меня, она была… другой.

Тревога висела в воздухе. Как перед войной. Может быть так выглядели Помпеи в последние минуты перед началом извержения Везувия.

Многие куда-то бежали. На месте.

Группа обнаженных бородачей-ассирийцев внимательно, с нескрываемым ожиданием смотрела на море. Что они там выглядывали?

Влюбленные девушки занимались вольной борьбой.

Некоторые люди сидели или стояли схватившись в отчаянии за голову. Что привело их в отчаяние?

По площади бродили несколько скелетов. Один из них преследовал женщину, другой сам спешил убраться подобру-поздорову. Но так и не сдвинулся с места.

Прямо передо мной слева сидел обнаженный мужчина. Римская его голова с крупными правильными чертами лица опиралась на правую руку. Он был погружен в меланхолические раздумья. Тяжело и упорно смотрел… на голую до пояса молодую красавицу, отвечавшую ему таким же пристальным, полным страха и тревоги взглядом. Мужчина этот напомнил мне художника, нарисовавшего фрески в моей комнате в «Миракле». Да, это был он, бельгиец.

Девушка, на которую он смотрел, шла в процессии красавиц, двигающейся от города к морю. Все участницы этой процессии были необыкновенно красивы, лица их походили на чудесное лицо праксителевой Афродиты, только глаза их были больше и выразительнее. Одеты они были в однотонные шелковые — красные, желтые или сиреневые — складчатые одеяния, крепившиеся на талии роскошными бантами. Особую, щемящую эротичность придавала им беззащитность их голых грудей.

Возглавляла процессию девушка с миловидным томным лицом. Она тоже тревожилась, боялась, трепетала… Это был Агнесса.

Кроме сидящего меланхолика, еще один человек пристально смотрел на девушек в процессии — одетый в безукоризненный костюм человек в котелке. Его взгляд не был взглядом возбужденного мужчины, глазеющего на раздетых женщин — в его глазах читались тревога и жалость. Казалось, он знает, что с ними сейчас произойдет.

Расставивший циркулем бедра голый подросток умоляюще смотрел на меня. Ждал помощи?