Игорь Шестков - Покажи мне дорогу в ад

Приехавшие полицейские посмотрели на головы на стене и так растерялись, что не заметили, что вместе с ними в жилище барона проникли два фотокорреспондента, вечно подслушивающие полицейское радио. На следующий день сразу в трех местных газетах были опубликованы статьи с иллюстрациями. Первая называлась «Мертвецы в доме барона», вторая — «Загадка оторванных голов», третья, о нас с Ипполитом, — «Кровавая баня. Князья Эстерхази под подозрением».

Нас задержали и доставили на допрос к комиссару Леперье.

Я не стал изворачиваться и рассказал ему всю правду. И про мою помолвку, и про аквариум, и про конгресс, и про гроб тетушки Агаты и про «молодых баварцев».

Леперье выслушал меня, задал несколько вопросов. Ушел допрашивать Ипполита.

Потом вернулся и заговорил.

— Ни у вас, ни у вашего кузена нет алиби на прошедшую ночь. Прискорбно! Так, подытожим… Вас выкинули за дебош из «Мельбурна», потом вас подобрал на улице ваш кузен и отвез домой. Вы били сильно пьяны. Испортили музыкальный автомат… приставали к девушкам… кстати, грозили сжечь бар и перестрелять публику. Уехал ваш кузен от вас около двух часов ночи. А в девять утра вы уже были на Черной балке. Молодые баварцы на охоте… Ложь, ложь, ложь! После «Мельбурна» вы и ваш кузен поехали не к вам домой, а прямо к барону. Как-то проникли внутрь дома. Возможно просто влезли в окно. Пользуясь тем, что все в доме спят — устроили там кровавую бойню, выстроили эту жуткую сцену из сидящих мертвецов, повесили головы недругов на стену, а утром как ни в чем не бывало явились в маскарадных костюмах на Черную балку… как бы на дуэль. Постарались, чтобы вас заметили бегуны-студенты и охранник на автостоянке. Звучит очень убедительно. Учитывая, что ваш кузен необыкновенно силен, а также имеет многолетний боевой опыт и даже, по непроверенным сведениям, неоднократно участвовал в массовых убийствах мирного населения в Юго-Восточной Азии — даже очень убедительно! Может быть, вам пора чистосердечно признаться, князь? Сами посудите, кто, кроме вас с Ипполитом, имел хоть малейший мотив для совершения этого страшного преступления? Предрассудки вашего сословия не позволили вам отказаться от поединка. Если бы дуэль состоялась, вы бы скорее всего уже лежали в гробу. Так что… вам нечего было терять. Убивать в доме барона надо было всех — и господ и прислугу. Потому что все эти люди знали о дуэли. Вот вы всех и убили. Как отрывали головы — покажет вскрытие. Наверное и хлороформ пригодился, да? Для меня в этом деле есть только одна загадка. Почему вы не убили вашу бывшую невесту вместе с остальными? Где ваша невеста, Генри, где Агнесса фон Цароги? Что вы с ней сделали? Зарыли в землю? Замуровали в бетоне? Или заперли в каком-нибудь подвале? Если вы сообщите полиции о ее местонахождении и мы найдем ее живой и здоровой — обещаю вам все снисхождения и льготы, которые в таких случаях полагаются подозреваемому. Несмотря ни на что, вы представляетесь мне скорее пассивным соучастником преступления, чем главным злодеем. Может быть, судья заменит вам гильотину на пожизненное. Посидите в камере и подумайте об этом. Но помните, если мы найдем Агнессу без вашей помощи — то никаких поблажек не ждите.

Я не смог удержаться и спросил:

— Неужели вы действительно верите в то, что мы, представители древнего благородного рода, способны на подобное зверство? А если да, то, как же мы, обыкновенные люди, смогли оторвать столько голов? Мы же не гориллы и не американские супергерои. Неужели это простое соображение не мешает вам предъявлять нам такие страшные обвинения? Это же абсурд. Я не знаю, где находится Агнесса. И очень беспокоюсь о ней. Полагаю, вам следует расспросить об этом Лидию Клех и Теодора Мольтке.

Комиссар кивнул, но не удостоил меня ответом. Мои возражения видимо не произвели на него никакого впечатления.

Ночь в сырой камере, на металлической койке без матраца я не забуду никогда.

Меня мучили видения, не имеющие отношения к преступлению в доме барона. Как будто со дна души поднялся ил, отложившийся там за многие годы. Ожили старые страхи и навязчивые представления.

Я явственно слышал голос моей матери. Она звала меня: «Генри, о, Генри, иди ко мне».

И я, шестилетний мальчик, голый и босой, шел в ее комнату.

В этой комнате не было мебели, посереди ее на табуретке сидела моя мама.

Она обнажена, я хорошо вижу волосы на ее лобке. Мать не смотрит на меня. Ее сомнамбулический взгляд обращен вглубь ее самой.