Дэвид Левитан - Записная книжка Дэша и Лили

Теперь парень обратил на меня все свое внимание.

– Это зависит от вопроса. Уверен, у сталкеров тоже есть вопросы.

– Да, – согласился я, – но они в основном крутятся вокруг одного: «Почему ты меня не любишь?» и «Почему мне нельзя умереть подле тебя?» У меня вопрос другого рода: «Что ты можешь рассказать мне об этом сапоге?»

– С этим я, наверное, не смогу тебе помочь.

– Это информационная стойка. Разве в твои обязанности не входит давать информацию?

– Ладно, – вздохнул парень. – Он расставляет книги на полках. А теперь дай мне дочитать главу.

Я скупо поблагодарил его.

«Стрэнд» гордо величает себя домом книг в восемнадцать миль. Понятия не имею, как они это сосчитали. Восемнадцать миль выйдет, если поставить все полки друг на дружку? Или уложить их рядком, проложив ими своеобразный мост между Манхэттеном и, скажем, Шорт Хилсом в Нью-Джерси? Это полки с книгами протянутся на восемнадцать миль? Никому не известно.

Вне зависимости от непонятных измерений один факт неоспорим: в «Стрэнде» полным-полно проходов. Из-за чего мне пришлось заныривать и выныривать из десятков пятачков и петлять по узким местам, огибая недовольных и ворчливых посетителей, лестницы и хаотично построенные книжные пирамиды. Марка я нашел в отделе военной истории. Он сутулился, держа в руках внушительный том иллюстрированной истории Гражданской войны, но в остальном ни видом, ни поведением не отличался от того парня, которого я уже встречал.

– Марк! – радостно возопил я, словно мы с ним члены одного обеденного клуба и тут вдруг встретились в борделе.

Он бросил на меня взгляд и отвернулся к полке.

– Весело провел праздник? – продолжал я. – Сделал Рождество голубым? [22] Отсылка к фильму «Сделай Рождество голубым» про студента-гея.

Марк угрожающе взмахнул книгой Уинстона Черчилля. С обложки на меня бесстрастно уставился щекастый премьер-министр, будто ставший судьей нашего с Марком внезапного состязания.

– Что тебе надо? – спросил Марк. – Я тебе ничего не скажу.

Я вытащил из-под руки сапог и поставил его на лицо Черчилля.

– Скажи мне, чей этот сапог.

Он (Марк, а не Черчилль) сильно удивился появлению обувки. В его глазах промелькнуло узнавание, но он попытался это скрыть. Марк точно знал хозяйку сапога, однако признаваться в этом не собирался. Упрямец из тех, какими бывают только по-настоящему несчастные люди.

– С чего это я должен тебе что-то рассказывать? – раздраженно спросил он.

– Если скажешь, я оставлю тебя в покое. А если не скажешь, схвачу любовный роман литературного раба Джеймса Паттерсона и буду читать тебе его вслух. Что предпочтешь: «Три месяца нежности Дафны с Гарольдом» или «Дом вечной любви Джона»? Гарантирую, твоя психика не выдержит даже одной главы. А главы там очень, очень короткие.

За упрямством Марка проглянул страх.

– Ты – зло, – буркнул он. – Знаешь об этом?

Я кивнул, хотя слово «зло» обычно приберегал для виновных в геноциде.

– Если я дам тебе ответ, ты перестанешь звонить и приходить сюда? Даже если тебе не понравится услышанное?

Мне уже не понравилось услышанное, но я не дал прорваться своему раздражению и бесстрастно отозвался:

– Я как приходил в «Стрэнд», так и дальше буду приходить. Но я перестану звонить сюда и обещаю обходить информационную стойку стороной, если увижу за ней тебя. Если же ты будешь работать на кассе, будь спокоен, к твоей кассе я не приближусь. Тебя это устроит?

– Огрызаться совершенно ни к чему.

– А похоже на то, что я огрызаюсь? Если хочешь преуспеть на книжном поприще, советую научиться отличать огрызания от метких острот. Это разные вещи.

Я вытащил ручку и протянул ему руку:

– Пиши адрес, и на этом мы разойдемся.

Марк взял ручку и, нарочно надавливая на стержень, записал адрес на внутренней стороне моей руки.

– Спасибо, сэр. – Я подхватил сапог. – Как-нибудь замолвлю за тебя словечко мистеру Стрэнду!

Когда я шел по проходу назад, мимо моей головы просвистел трактат об американских военно-морских злоключениях. Я оставил книгу на полу – пусть ее поднимает тот, кто пулялся.

Признаюсь честно, мне хотелось вымыть руку. Не из-за почерка Марка, писавшего, как курица лапой. Такие каракули больше подошли бы приговоренным к казни преступникам, нежели книжным клеркам. Нет… не из-за почерка, который хотелось стереть, а из-за информации, содержавшейся в этой писанине. Поскольку в ней заключался ключ ко встрече с Лили, а я не был уверен, хочу ли вставить его в замок.