Тимоте де Фомбель - Принц без королевства

Авиньон вышел, снова оглядел заросший сад и обернулся к Пиппо. В обрезанных по колено штанах и изношенной рубашке тот походил на толстого Робинзона. Может, он даже не застал то время, когда здесь жил Зефиро со своей братией. Прямо у ног Пиппо пробежал кролик. Он пнул его, и тот полетел в кусты самшита.

— Ухожу, — сказал Авиньон и поднял руки, словно сдаваясь.

Пиппо Троизи шел за ним по пятам. Авиньон все время оборачивался, чтобы посмотреть на развалины монастыря. Отойдя на несколько сотен метров, он вдруг спросил:

— А Ванго? Ты знать Ванго?

Увидев изумление на лице Пиппо Троизи, он махнул рукой и отказался от дальнейших расспросов.

Когда они подошли к краю плато, откуда было видно крохотное рыбацкое суденышко, Пиппо уселся на скалу, поджав под себя ноги подобно индейскому вождю, и стал наблюдать, как Авиньон спускается к берегу.

Из-под ног лейтенанта срывались камни. Он то и дело оглядывался на человека, который смотрел ему вслед. Авиньоном овладело отчаяние, хотя он и не подавал виду. Его план провалился.

Он был на высоте пятисот метров над уровнем моря. На спуск ушел добрый час. Рыбаки крепко спали под парусом, натянутым как палатка. Авиньону пришлось их растолкать.

Наконец Пиппо Троизи увидел, как лодка отходит от берега.

Он выждал еще немного и отправился в путь. Минут за пять он дошел до развалин невидимого монастыря, потом свернул на едва заметную тропинку и стал подниматься по склону холма. Наверху, с трудом переведя дух и удостоверившись, что белый парус выходит в открытое море, он обругал нескольких кроликов, попавшихся ему под ноги, и перебрался через нагромождение скал, похожее на причудливый лабиринт. Затем сдвинул груду веток — под ними был круглый вход, вырытый в земле. Пиппо полез в него головой вперед и, как всегда, застрял. Ляжки были не самой худой частью его тела. Ноги болтались в воздухе, и он продвигался вглубь с помощью рук.

Кое-как протиснувшись внутрь, он провалился в подземную галерею, которая почти вертикально уходила вниз. Его подняли два человека. Толстые оплывшие свечи освещали крипту из черной пемзы.

— Они уплыли, — сказал Пиппо, вставая на ноги.

Брат Марко повернулся к тридцати монахам невидимого монастыря. Пиппо Троизи прибавил:

— Я не знаю, кто это был. Он искал Зефиро и Ванго.

Если из пчелиного улья убрать матку, рой вырождается: пчелы перестают работать и дичают.

С тех пор как исчез Зефиро, монахи приуныли. Их не покидал страх. Они ушли из монастыря, предоставив природе медленно стирать следы их пребывания, и укрылись в подземелье. На Пиппо возложили обязанность изображать помешанного Робинзона перед случайными путешественниками.

Их новое убежище называлось «женской крепостью»: в те времена, когда пираты совершали набеги на острова и грабили местных жителей, здесь прятались женщины. Мужчины же оставались на берегу и защищали свои дома. Тридцать монахов в шерстяных рясах сменили женщин под сводами из темной застывшей лавы.

Ночью монахи поневоле думали о них: о матерях, молодых девушках, девочках, которые, подобно им, ждали в темноте, быть может, пели песни и тоже боялись внезапного появления шайки убийц. Все еще не зная, что случилось с Зефиро, они жили в страхе, что к ним кто-то нагрянет.

Но днем братья все-таки выходили наверх. Они забросили огород и сад, вскрыли ульи, пересадили пчелиные семьи в расщелины прибрежных скал. День, когда пришлось открывать загон с кроликами, стал худшим в жизни Пиппо. Он смотрел, как зверьки исчезают в кустах, и еще больше ненавидел этих наглецов. Но, выпустив их на волю, он лишь навлек на себя новую волну кроличьей любви.

Итак, монахи жили, как первобытные люди, занимаясь охотой и собирательством. На заре они выходили из пещеры и отправлялись в одичавший сад за фруктами и в огород за овощами, рвали фиги, охотились на кроликов с луками и стрелами, кормились рыбой и прочими дарами моря. Не оставляли после себя никаких следов. Засыпали землей кострища. По вечерам брат Марко, подвешенный на веревках, собирал в скалах мед, считавшийся целительным средством. И каждый монах получал от него по ложке.

Фруктовые деревья дарили братьям урожай. Но с приходом зимы добывать пропитание становилось все труднее. Море штормило, рыбачить было невозможно. Они ловили птиц, забрасывая на скалы крючки с наживкой. Два раза в неделю маленький отряд мародеров выходил в море и под покровом ночи высаживался на других островах, совершая налеты на амбары и курятники. На следующий день, пропахшие салом и испеченными в золе кукурузными лепешками, они поочередно исповедовались одному из братьев, который, едва закончив трапезу, осенял их крестным знамением и прощал все их грабежи.