Леонид Юзефович - Филэллин [litres]

Я посмеялся и забыл, но Мосцепанов оказался легок на помине. Под вечер явился незнакомый парень, назвавшийся сыном Ивана Димитраки из Верхотурья, принес пакет без почтовых печатей и без имени адресата на упаковке и сказал, что отец велел вручить его госпоже Чихачевой.

Знаю я этого Димитраки. Торгует фисташками, грецким орехом, лавровым листом, сушеными фруктами и тому подобным товаром. Какие у него могут быть дела с Натальей?

Я протянул руку за пакетом, но парень мне его не отдал, а будучи спрошен, что́ в нем, отвечал, что не знает. Мол, отцу прислали с поручением доставить его Наталье Бажиной в Нижнетагильские заводы, но там от ее матери узнали, что она как моя супруга проживает со мной здесь.

Попытки выяснить, от кого получен этот пакет, успеха не имели, Димитраки-младший твердил одно: получили с оказией, и всё тут. Ушел он лишь после того, как я позвал из комнат Наталью, и она собственноручно приняла у него посылку от неизвестного лица, неизвестно как попавшую к его отцу в Верхотурье. Я хотел дать ему за труды полтину, но он не взял.

Наталья со своей обычной нетерпеливостью зубами отхватила угол пакета, чтобы затем разорвать его по краю, но я ей этого не позволил. Пошли в комнаты, я взял ножик для бумаги и аккуратно взрезал край ножиком. Внутри лежали пакет поменьше и адресованное Наталье письмецо от некоего Константина Костандиса. Я прочел его первый.

Сообщалось, что он, Костандис, и Григорий Мосцепанов семь месяцев находились на осаждаемом турками афинском Акрополе. Гарнизон отбил четыре штурма, но в июле, когда кончилось продовольствие, капитулировал на почетных условиях: греки и филэллины вышли из ворот с оружием, с развернутыми знаменами, и под охраной английских солдат дошли до Пирея; оттуда британский фрегат доставил их в Навплион. Там Мосцепанов женился на гречанке, которая ухаживала за ним, раненным, и своей заботой спасла его от смерти. Занятый предсвадебными хлопотами, он просил Костандиса, имеющего доступ к греческой почте , как называют используемую для коммерческих нужд сеть родственных и земляческих связей между рассеянными по миру греками, отправить его пи́сьма госпоже Бажиной на Урал. Со своей стороны, он обращает ее внимание на то, что Мосцепанов писал ей письма в течение полутора лет, но не мог их отослать, поэтому на всех на них проставлены номера от 1 до 12, показывающие, в какой последовательности они должны быть прочтены.

Не буду даже пытаться выразить на бумаге те чувства, которые меня в тот момент охватили. Сдержав их, я передал письмецо Наталье и, дождавшись, пока она его прочтет, спросил: “Ты знала, что он там?”

“Нет! Вот вам крест!” Она молниеносно, в своей манере, перекрестилась на иконы.

Я хотел уйти, чтобы дать ей возможность в одиночестве, не стесняясь моим присутствием, прочесть эти письма, – но она умолила меня читать с ней вместе. Мы сели рядом и голова к голове прочли все двенадцать. В первом же нашлись ответы на три вопроса, которые мне казались неразрешимыми: как Мосцепанов скрылся с гауптвахты в Перми, каким образом его перстень попал к Косолапову, и что означали карандашные пометы в найденных у Косолапова в зимовье Горном уставе и Евангелии.

Я прочитывал написанное быстрее, чем Наталья, и всякий раз ждал, когда можно будет перевернуть лист или отложить его и взяться за следующий. В это время взгляд мой невольно касался висевшей на стене гравюры с видом Афин и Акрополя. Явно выдранная из какой-то книги, она принадлежала Мосцепанову; при переезде Наталья не хотела брать ее с собой, но я настоял, чтобы взяла, и повесил на видном месте, показывая, что у меня нет оснований ревновать жену к бывшему сожителю. Размытый контур и общая аляповатость изображенных предметов свидетельствовали, что не только сам художник никогда не бывал в Афинах, но и тот, чью работу он копировал, отстоял от автора оригинала еще на пару-тройку таких же дурных копий.

Над Парфеноном чернела распростертая на полнеба туча. В ее очертаниях можно было разглядеть дракона, если решить, что хочешь видеть именно его, и воображением дорисовать недостающие или недоразвившиеся члены. В области головы, там, где предполагалась морда чудовища, как пламя из разверстой пасти, выходили лучи сквозящего за тучей солнца. Бедный ябедник, желая овладеть этим драконьим огнем, сам же в нем и сгорел. Летучий змей не перенес его через смерть. Еще до того, как мы с Натальей сели читать его письма, я понял, что это послания с того света.