Алла Хемлин - Интересная Фаина

Почти что каждые две минуточки Новиков хотел откинуть карандашик на третью сторону, но сила к познанию природы человека в Новикове была сильней. Хоть при царизме никакого познания быть не могло.

Интересно, что при такой нагруженности Новиков пил черный чай без сахара.

Елизавета ничего не пила, а только смотрела сладкими глазками на графин с лимонадом, тем более руки у Елизаветы были сильно занятые.

Серковский тоже ничего не пил, хоть руки у Серковского были свободные. Руки у Серковского были свободные, а рот почти что не закрывался от слов. А человека устроили так, что открытый рот у человека не всегда принимает внутрь, а только когда человек не говорит.

Настал час которого-то раза, и Серковский замолчал, открыл рот и выпил целую чашку чая с лимонадом.

Елизавета заметила такой непорядок и спросила Серковского, что у Серковского происходит.

Елизавета спросила, может, Серковский вернулся из Батума больной. А если больной, так чем? Заразная или не заразная у Серковского болезнь? Если болезнь заразная, так через что именно?

Серковский честно переждал вопросы Елизаветы про свое здоровье и сказал, что сейчас будет рассказывать самое главное, главней мануфактуры и женского образования.

Серковский сказал: Мария — нечестная женщина, ребенок — незаконный, отец — посторонний совратитель господин Баранидзе.

Тут глаза у Елизаветы взяли и закатились без всех на свете чувств.

Сначала на ковер попадали атласные туфли, а потом попадала и сама Елизавета.

Если человеку суждено упасть, сначала это понимает то, что у этого человека держится в руках, и падает первей.

Особенно первей понимает такое кошка.

Серковский и Новиков кинулись к Елизавете.

Глаза у Елизаветы уже вернули себе чувства, хоть и смотрели вбок.

Серковский с Новиковым перенесли Елизавету на диванчик — весь из розового бархата.

Елизавета повернулась к диванской стенке и сказала, чтоб сейчас же выкинули из комнаты туфли, на которые она больше не может смотреть своими глазами.

Серковский взял и выкинул туфли за дверь.

Елизавета не повернулась, а своей спиной сказала Серковскому и Новикову, что, когда по городу пойдут разговоры, к какой женщине сватался Новиков и какую дочечку-сиротку пустил к себе в дом, будет сильный позор. Еще Елизавета сказала, что сейчас заранее умрет и советует Новикову тоже заранее умереть.

Елизавета заранее взяла и не умерла, а Новиков взял — и умер.

Наверно, сердце сильно много всего на свете наподсказывало Новикову, потому он не стерпел и поторопился.

Серковский имел привычку не теряться ни в какие минуточки своей жизни и даже чужой смерти. И в минуты смерти Новикова Серковский не потерялся.

Когда Новиков упал, где стоял, Серковский скаканул к Новикову.

Новикова уже не было в жизни.

Серковский хорошо знал Елизавету, потому сказал, что Новиков сильно устал и что пока Новиков себе отдыхает, Серковский доскажет свое, и все перевернется на хорошее.

Серковский уже сложил у себя в голове то с этим и не захотел терять будущую фаинскую копеечку, хоть еще не посчитанную и в руках не держанную.

А Серковский переворот получился такой.

Где город Батум, и где город Одесса. И кто такая Мария, чтоб слава про нее дошла оттуда сюда, если даже на соседних с Марией улицах никто ничего плохого про Марию не знает. А кто знает, тот живет себе не на тех улицах и будет тихонечко молчать, потому что имеет понятие о благодарности человека человеку. Тем более у того, кто знает, еще осталось много всяких дел в женском образовании.

Полиция и другое место тоже про Марию знает. А кто полицию и другое место спросит? Чтоб спрашивать и чтоб ответили, человеку надо иметь разум. Где разум и где человек. Это если не считать тех, кто умные. А с умными всегда можно договориться.

Елизавете надо оставить Фаину себе как воспитанницу. Тем более Фаина будет стоить недорого, а сиротке по людской справедливости, хоть и не по голому закону, можно твердой рукой вырвать капитал от наследника господина Баранидзе.

Елизавета слушала Серковского и тихонечко вставала со своих коленей, на которые раньше уже спустилась посмотреть на отдых Новикова. Елизавета не хотела мешать Новикову и потому не трогала его ни своей рукой, ни своей ногой.

Когда Серковский сказал про справедливость, Елизавета спросила, сколько это получится в деньгах.

Серковский сказал, что получится сильно хорошо. Если капитал вырвется, так опекунша в накладе не останется и прочее. Если ничего на свете не вырвется, тогда пойдет сиротка в приют, а людям скажется, что сиротка получилась сильно слабая на здоровье и послалась в лечебницу на долгие годы.