Юрий Асланьян - Последний побег

— Нет, офицерский состав, скорее всего, только к утру будет, — широкоскулой улыбкой ответил Ширинкин. — Ну, я побегу — отнесу сигареты Хакиму на седьмой.

И скоро быстрому Валерке, который был сегодня подменным часовым в карауле, «стой, кто идет?» кричал уже девятый пост, а там — восьмой и, наконец, седьмой…

Разговор и чай взбодрили Гараева, так что два следующих часа пролетели, как говорится, планером. Вот только ноги болели, вынуждая его не стоять, а ходить и ходить по посту, как по камере — два метра на два — в штрафном изоляторе жилой зоны. За многие годы дерево вышки насквозь пропиталось сигаретным дымом, потом и другими человеческими запахами, поэтому Григорий то и дело переваливался грудью в окно и глубоко вдыхал ночной воздух — сосновый, опилочный. Производственной зоне спать тоже не полагается: громоздко шевелился башенный кран, за белой стеной ближайшей пожегочной ямы потрескивали горящие там щепа и сучья, мелькал далекими огнями вкатившийся в зону с пустыми платформами тепловоз.

В пять часов на периметр прошел Джумахмедов. На пост не поднялся. Светало. Вскоре на площадке перед контрольно-пропускным пунктом, квадратом, огороженным колючей проволокой, стали собираться первые осужденные. Все в темно-серой полосатой форме, они молча стояли или ходили парами по диагоналям, тихо разговаривая. Это, говорят, у них привычка, выработанная годами жизни в камерах, — ходить по диагонали. И вот в шесть часов над притихшей зоной раздался резкий зуммер сигнала — съём! Наконец-то съём…

Через шесть часов взвод подняли. Оказалось, что лейтенант Фролов не знал о разрешении командира роты спать все восемь, — бывает… Под пристальным руководством сержантов солдаты быстро упаковали постели в аккуратные «конвертики» одеял, гладкими досочками отбили по их бокам «уголки» и выровняли по нитке оба яруса — подушки тоже. После обеда взвод построили на плацу.

— Джумахмедов! — крикнул лейтенант Фролов с крыльца. — Назначь наряд на кухню!

И бывалые воины тут же, лениво и почти не демонстративно снимая ремни, группой направились к курилке. Остальные не двигались и дышали, с интересом разглядывая собственные пуговицы. А замкомвзвода, закинув голову, как птица, чуть ли не к лопаткам, с прищуром начал процеживать взглядом подчиненных ему людей.

Джумахмедов был высокого роста и без талии, с покатыми женскими плечами и таким же подбородком. И еще особенность: его правая бровь быстро заползала вверх, когда хозяин сталкивался с наглостью или, допустим, простодушием, то есть со всем, что наказуемо. Правда, это случалось редко.

— Ширинкин, пойдешь помповара, — тихо произнес он. — Синицын — в зал, Гараев — в посудомойку. Можете отдыхать перед нарядом. А взвод после перекура займется уборкой территории. Да, Ширинкин, зайди к замполиту. Разойдись!

Пройдя за казарму, Григорий снял сапоги, портянки расстелил на траве, а сам скатился в тень и положил голову на ремень и пилотку.

«Вырулим, как говорит мой папа», — сказал он себе, закрыл глаза и уснул, раскинув руки и ноги в стороны.

— Если ему мой винтом, то хороший самовар получится! — разбудил его через час голос Ширинкина. — В последнее время я с ним, кажется, нормально живу, подменным брал, а тут на тебе — помповара!

— О чем с тобой замполит беседовал? — спросил Га-раев, прикрывая лицо пилоткой, поскольку солнце уже чуть перебежало.

— Ругал за то, что домой не пишу.

Явившись на кухню, ребята переоделись в подменки — старые, застиранные до белизны и снова засаленные формы. Григорий принял смену из рук молодого солдата из соседней роты и с тихой усмешкой знатока выслушал его совет.

— Самое главное — это дрова, — сказал тот на прощание, — чтоб завтра утром не беспокоиться.

С окошками в зал и на саму кухню тесное помещение, где стояли вмонтированный в печь котел для горячей воды, стеллаж и три металлические емкости у стены, использовалось, как правило, не только для мытья и чистки грязной посуды. И поэтому с первых дней службы в роте оно стало для Гараева почти родным. Он быстро нашел на бетонном полу в углу колун и пошел на хоздвор — об этом действительно лучше побеспокоиться заранее.

Где-то около двенадцати часов ночи, стоя на разбухших, казалось, от тяжелеющей крови ногах, Григорий домывал последние тарелки. Промокшая подменка липла к телу, хлюпала под ногами вода, и он устал так, что даже есть не хотелось. Зальный Синицын давно спал, а Ширинкин, резво шевеля локтями, жарил собравшимся на кухне «старичкам» картошку.