Михаил Андросов - Вольные упражнения [сборник]

Напряжённость от противостояния ученицы и учительницы с каждым днём возрастала всё больше, и ребята в классе уже начали чувствовать, что пружина эта в какой-то момент сорвётся, да так, что мало никому не покажется.

Шутка с двумя повешенными на суку куклами оказалась, пожалуй, самой злой выходкой. Идея эта принадлежала, конечно же, Серебряковой, а вот исполнителями уже явились Пятнов и Халиков. Приду мать что — то подобное сами они явно бы не догадались.

При виде этого безобразия Алексей Панов, не обращая внимания на громкий смех одноклассников, которые столпились у окна, постарался выскочить из класса, чтобы сорвать кукол с дерева. Однако путь ему преградил Пятиэтажный. Завалив Панова на парту, он заломил ему руку и вновь повёл к окну.

— Ну зачем же так нервничать? — процедил он. — Это всё-таки творчество. Наслаждайся просмотром!

Он практически вжал лицо Панова в оконное стекло. Ребята вокруг засмеялись ещё сильнее.

— А похож, однако, — изрёк кто-то.

Панов попытался вырваться из рук Пятиэтажного, но у него ничего не вышло.

— Шурик, отпусти его! — внезапно сквозь смех и гогот ребят прорвался отчётливый Танин голос.

— Зачем это тебе нужно? — искренне удивился Пятиэтажный. — Пусть смотрит! Ему полезно!

— Я говорю, отпусти! — твёрдо повторила Таня.

— Ну, как хочешь.

Пятиэтажный выпустил руку Панова. Тот вновь попытался выбежать из класса, но теперь на его дороге стояла Серебрякова. Взгляды их встретились: решительный, целеустремлённый и немножко дикий взгляд Тани и спокойный и холодный взгляд Панова. Никто из одноклассников не мог выдержать Таниного взгляда, даже учителя непроизвольно отводили глаза в сторону. Столь не похож он был на взгляд обычной шестнадцатилетней девочки. Скорее, её глаза были как взгляд загнанного, но не затравленного волчонка, готового сойтись в смертельной схватке со сворой собак. И было понятно, что схватка будет до последней капли крови. Человек с таким взглядом, если поставит перед собою цель, то добьётся её любыми способами.

Не выдержал взгляда Тани и Панов. Он повернул голову.

— Серебрякова, зачем ты это сделала? — голос Панова звучал уверенно. Нет, он не был сломлен и запуган столь жестокой выход кой. Он просто хотел понять, зачем Тане это нужно.

— Ты сам знаешь, — ответила Серебрякова.

И в этот момент в классе появилась Елена Михайловна.

Ребята, толкая друг друга и спотыкаясь о стулья, кинулись рассаживаться по своим местам.

— Ну всё, Серебрякова, готовься к отплытию, — сквозь зубы процедил Панов.

Таня ещё какое-то время стояла по центру класса, потом не спеша села за свою парту.

Елена Михайловна решительным шагом подошла к окну.

— Какой ужас, — прошептала она и схватилась за голову.

Класс безмолвствовал. Все ученики до единого си дели, боясь пошевелиться, и ждали, что сейчас скажет классная руководительница.

Елена Михайловна долго стояла, глядя в окно, а потом повернулась к классу и вместо банального вопроса: «Кто это сделал?» — совершенно неожиданно начала рассказывать ребятам про свою молодость, свои школьные годы, свою самую первую любовь к молодому и талантливому учителю физики, который пришёл тогда преподавать в их школу. Она словно забыла о том, что должна вести очередной урок или как минимум разобраться с тем хулиганом, который прицепил на дерево этих кукол. Елена Михайловна продолжала свой рассказ о том, как трепетало её сердце, когда учитель подходил к её парте. Как путались в голове её мысли, когда он спрашивал у неё урок, о том, как она переживала и не находила себе места, когда он внезапно заболел. Как она решилась однажды на необдуманный, отчаянный поступок: написать ему письмо, признаться в своих чувствах. Закончилась эта история первой любви весьма прозаично: беседой в кабинете директора с родителями совсем юной тогда ещё Лены.

Мягкий тихий голос Елены Михайловны плыл над головами ребят и окутывал их, подобно утреннему туману. Слова учительницы вовсе не были назидательными. Она просто рассказывала классу историю своей молодости так, словно перед нею сидела сейчас её лучшая подруга, от которой у Елены Михайловны не было секретов. Может быть, именно из-за такой доверительности ученики затаили дыхание, боясь пропустить хоть слово классной руководительницы. Даже развалившийся на задней парте Шурик Пятиэтажный умолк и смотрел на учительницу.

— Мне тогда было столько же лет, сколько вам сейчас, — добавила она. — Вскоре после того разговора в кабинете директора учитель физики был переведён преподавать в другие классы, и встречались мы с ним очень редко. Лишь иногда между уроками в коридорах я видела его, и он со мною тогда вежливо и официально здоровался. А я чувствовала, будто что-то умерло внутри меня после той беседы. Или что-то должно было родиться — и не родилось. Хочу признаться, что с тех пор я никогда больше так не любила. Ни один человек не вызвал более во мне таких чувств, как тот учитель физики. Всё, что случалось со мною потом: и скоротечные романы в институте, и неудачный, непродолжительный брак — всё мне казалось каким-то искусственным, а любовные чувства — лишь жалкой пародией.