Но мы-то люди были все-таки уже закаленные: у каждого был свой опыт, у каждого — свое отношение к истории. Но как же тяжело приходилось тем, кого опыт еще не закалил и кто был свидетелем лишь одной истории — той, что перед глазами?
Они тыкались, как слепые щенята, в поисках чего-то истинного, настоящего, естественного — и везде натыкались на плотно закрытые двери и усталые, испуганные глаза взрослых.
Проснувшуюся молодежь восприняли тогда в штыки. Когда ребята, зевая, отсиживали на комсомольских собраниях, когда под строгим надзором старших строились в колонны для участия в очередных манифестациях, когда под нашу диктовку выпаливали с трибун немыслимые почины, то все вроде были довольны. Жизнь молодежи соответствовала, так сказать, жизни старших…
Я помню поздний зимний вечер. Рифат приехал ко мне домой, на окраину Москвы. Он был печален — все надежды рушились, и первые, кто это почувствовал, были ребята, которые до этого ему безоговорочно верили.
— Теперь авторитетнее «левые», — сказал он.
— В каком смысле? — не понял я.
— «Левыми» мы называем тех, кто на выезды с командой ездит без билетов… С портвейном, и вообще… — и, помолчав, попросил:
— Сведи меня с какими-нибудь руководителями комсомола. Я им объясню… Без помощи фанатство превратится в обыкновенное хулиганство. Просто орать и драться все-таки легче…
Я попытался помочь — не получилось. Тогда не получилось.
Неужели, думал я, те уроки не пошли впрок? Неужели ничего не изменилось? Куда же они тогда уйдут?
4.
Не звонил он долго, месяц, а может, и больше.
Иногда я ставил ту зимнюю кассету и еще раз вслушивался в голос Сергея.
— А сам ты честен? — спросил я.
— Может, я мало требований предъявляю к себе… Я сейчас работаю лаборантом в институте. Мне противно работать.
— Почему?
— У нас все суетятся вокруг «списания оборудования». Списывают, списывают… Говорят о перестройке, а ничего не меняется. Тот делает тому, этот — этому. Все идет по кругу. Хотел пойти на завод. Но приятель сказал мне: 15 дней ходишь, ничего не делаешь, куришь, играешь в домино, а две недели работаешь весь в мыле. И еще, там вот такая система: молодой парень заработал в месяц 260 рублей, а получает 200. Остальные деньги идут тому, кто больше дружит с мастером.
— Сергей, но ты же сам видишь, что сейчас со всеми этими явлениями идет борьба, да еще какая.
— Просто объявить борьбу нельзя. Нужны новые люди.
— Скажи, но какое отношение имеет к твоим довольно здравым мыслям музыка тяжелого рока? Считаешь ли ты себя выразителем идеологии металлистов?
— Сейчас я уже не типичный металлист, а со странностями. Видите, я же пришел к вам…
— Легче или труднее было бы тебе жить, если бы ты не принадлежал к металлистам?
— В житейском плане, конечно, легче — я имею нездоровые отношения с милицией. Но не знаю, как бы я жил, если бы не принадлежал к металлистам.
— Но ты состоишь в официальной молодежной организации. Зачем тебе еще одна?
— Да, я комсомолец, но, надеюсь, вы задавали мне этот вопрос в шутку?
— Тебя не устраивает пребывание в комсомоле?
— Теоретически я поддерживаю ВЛКСМ. Как идею. Но во что это превратилось, вы сами знаете. У нас сейчас столько комсомольцев, что больше уважения вызывает тот, кто не стал вступать в комсомол. Те, кто особенно бьет себя в грудь и кричит: «Я — комсомолец», — на самом-то деле бьются за хорошую характеристику.
— Но ты сам смог бы изменить жизнь официальной молодежной организации?
— Не знаю… Не думал об этом. Боюсь, что очень мало могу сделать для этого.
— Почему?
— Недавно я пришел к такому выводу: у нас очень трудно оставаться честным человеком.
— Объясни, почему?
— Я не хочу говорить об этом…
Что он не договорил тогда? О чем хотел сказать?..
Но больше того! Кому он нужен, этот нетипичный металлист? В какую сводку можно вставить такого парня, сомневающегося и пытающегося найти истину, не верящего в то, что официальная молодежная организация может помочь ему, и через полгода идущего с просьбой в районный комитет комсомола? Куда, в какую сводку, в какие отчеты «о проделанной работе»?
Мечтаю о том времени, когда комитеты комсомола будут избавлены от отчетности — сюда «воспитание военно-патриотическое», а туда — «идейно-нравственное»! Жизнь школы можно понять, попав туда на перемену: как относятся ребята друг к другу, здороваются ли с незнакомыми, радостно в школе или тускло, как в казарме, точно так же работу комитета комсомола нужно оценивать не в кабинете первого секретаря, листая фолианты с отметками «намечено — выполнено», а на танцплощадке, в общежитии, на вечерней улице, в очереди возле винного магазина.
Читать дальше