Денис Драгунский - Третье лицо [калибрятина]

– Que voulez-vous, mademoiselle?

А она, нарочно топоча каблучками, отвечает:

– Je veux jouer au cheval!

Топоча каблучками как копытами, она предлагает ему поиграть в лошадок! Он берет ее за ленты шляпы, как под уздцы, тащит в комнату, нагибает ее к дивану, задирает на ней платье, а она уже совсем голенькая – лошадки же не носят панталончиков… Она любила его лошадиной веселой любовью, но и Мишу, мужа своего, князя Бельяминова, любила тоже – с брезгливой благодарностью.

* * *

Ранним летом четырнадцатого Маше было едва девятнадцать. Она поехала с мужем в Баден и знала, что муж уедет в Россию через месяц, а она останется еще отдохнуть на водах, и в июле туда прибудет Томилин. Но увы. Миша уехал, и тут государь объявил мобилизацию. Муж и любовник словно бы забыли о ней. Они оба погибли 17 августа у реки Збруч, под Городком, в первой большой кавалерийской рубке великой войны, но Маша об этом так и не узнала. Германия скоро начала репатриацию русских, а Маша как раз увлеклась неким молодым поэтом из круга Стефана Георге; он погиб на Сомме; в Россию она так и не вернулась.

Еще через четыре с половиною года она, бывшая докторова дочка Маша Волчанская, бывшая молодая княгиня Бельяминова, а ныне работница швейной фабрики «Майер и Шульте» в крохотном городке, через службу Красного Креста разузнала все-таки, что ее сиятельные свекор и свекровь расстреляны и скромный папа-доктор – тоже. Мама и одна из сестер остались живы. Она написала им, не надеясь, что ее письмо дойдет. Однако в те странные годы почта работала как прежде. Они ответили слезной просьбой забрать их к себе. Забрать – но куда? Она жила в комнате вдвоем с такой же швеей. Умывальник был в коридоре. Клозет – этажом ниже. Мужа у нее не было. Она попыталась объяснить это в своем письме. Ответа не получила.

* * *

Осенью двадцать третьего ей было уже двадцать восемь.

Однажды субботним вечером она увидела на бульваре мужчину, который читал русскую газету, напечатанную по старинке, с ятями и ерами. Подсела к нему на скамейку. Разговорились. Он оказался философ, недавно высланный из России.

– А вы кто? – спросил он.

– Буквально никто, – сказала Маша. – Просто никто. Ничтожество. Je suis litté ralement nullité .

– Не говорите по-французски! – шикнул философ. – Да еще так громко! Здесь ненавидят Францию, вы что, не знаете?

– Знаю. Но увидела русского и заговорила по-французски. Забавно, правда? Ja, ich bin buchstäblich Null, nichts, niemand! Слишком философски… Как там в России? Что пишут?

– Ужасно, – сказал он. – Большевики меня изгнали, я должен был бы горевать, но я счастлив, что вырвался.

– А я скучаю, – сказала Маша.

– О чем? Вот, почитайте! – Он сунул ей газету чуть ли не под нос. – Расстрелы, реквизиции и голод. А будет еще хуже.

– Не знаю. – Она отвела его руку. – Здесь не сытнее. А я люблю Россию. Вспоминаю, как жила в маленьком городке, где главное событие – скорый поезд, который без остановки проходил через нашу станцию. Смешно, глупо? Но все равно люблю.

– Кому некого любить, тот любит родину! – вдруг обозлился он. – Особенно же Россию.

– А вы кого любите? – спросила Маша.

– Себя, разумеется. Но вы мне тоже нравитесь. Пойдемте ко мне.

* * *

Утром он, встав с постели, вдруг деловито спросил – они уже перешли на «ты»:

– Сколько я тебе должен?

– За что?

– Как это за что? – Он удивленно обернулся к ней. – За… за все за это.

– Я не знаю здешних цен, – усмехнулась она.

Хотела добавить «на проституток», но промолчала.

– Тогда пускай это будет бесплатно, – засмеялся он в ответ. – Пускай это будет взаимопомощь соотечественников на чужбине! – И засмеялся еще громче.

Деньги Маша у него все-таки взяла, купюры с безумными нулями. В станционном буфете она купила на все эти миллионы бутерброд с паштетом и бутылку пива.

Вышла наружу.

Услышала шум и свист. Приближался поезд. Станция была маленькая. Скорые на таких не останавливаются. Человек пять зевак стояли на платформе. Начальник станции три раза позвонил в колокол, привинченный к стене. Жандарм в мундире с галунами стал навытяжку и отдал честь.

Рядом с жандармом стояла девочка лет пятнадцати с нежным румянцем и крутыми локонами. Поезд ехал мимо, чуть замедлив ход, а она, едва не встав на цыпочки, сияющими глазами смотрела в окна. Вот она помахала кому-то рукой. Маша мельком увидела, что это был молодой офицер. Кажется, он ответил улыбкой. Девочка покраснела и счастливо засмеялась.