Эбби Гривз - Игра в молчанку [litres]

Отчаяние и презрение к себе оказались той силой, которая одна способна была помочь ему одолеть последние двести ярдов.

Он давно не слышал ничего, кроме собственного дыхания. Должно быть, оно было очень громким, потому что встречные пешеходы спешили заранее убраться с его пути, словно боясь, что он может на них наброситься. Фрэнку было наплевать. У него была цель, и он не отрывал взгляда от вращающихся дверей здания на вершине холма, которое дрожало и мерцало в солнечном свете точно мираж.

За пару минут до того, как Фрэнк достиг асфальтированной подъездной дорожки больницы, ему показалось, что он все-таки не выдержит, не добежит. В боку у него кололо, в желудке болтались приторно-сладкие остатки фруктов, которые он съел то ли на ужин, то ли на завтрак, а голова кружилась так сильно, что казалось, будто в мире не осталось ничего, кроме стремительного движения – мчащихся автомобилей, суеты родственников и пациентов, безудержного мельтешения окружающего мира, в котором почти не осталось надежды.

Он всем телом толкнул вращающуюся дверь больницы, ввалился в вестибюль и, не снижая хода, помчался дальше по коридору, ведущему в реанимационное отделение, уворачиваясь от пациентов, стульев, каталок. Сестра с медицинского поста выкрикнула его имя – он не обернулся. На одном из поворотов Фрэнк налетел на какую-то женщину и вышиб у нее из рук стаканчик с кофе, который выплеснулся на ее белую блузку, но, не замедляя шаг, он лишь пробормотал на бегу нечто невразумительное: то ли извинения, то ли обещание компенсировать ущерб. Дальше, дальше… Скорее!

Дверь в реанимацию была открыта, на пороге стояла уборщица. Удачно прошмыгнув мимо нее, Фрэнк мчался к заветной цели, не замечая, что привлек к себе внимание всего отделения. Санитарки при его приближении жались к стенам, медсестры смотрели вслед, разинув рты, кто-то пытался звонить в охрану. Ему было плевать – затормозив у двери палаты Мэгги, он схватился за ручку, но мокрые от пота пальцы соскользнули с прохладного металла, и Фрэнк едва не упал.

Выпрямившись, он не долго думая ударил в дверь плечом. Дверь громко треснула, а может быть, это треснули его кости. Потом что-то щелкнуло, дверь подалась, и Фрэнк, влетев в палату, упал прямо на Мэгги, машинально обхватив ее руками за бедра. Вышло не слишком пристойно или, во всяком случае, не слишком уместно, и Фрэнк, выплюнув на пол комок отвратительной слизи, стал осторожно подниматься, стараясь не опираться на Мэгги.

– Это я, – пробормотал он, все еще часто и тяжело дыша. – Это я, Мегс. Я вернулся к тебе.

В первую секунду ему показалось, что Мэгги сидит на койке, и он ощутил приступ безумной надежды. Подобрав отлетевший в сторону мокрый от пота ежедневник, который он всю дорогу держал под мышкой, Фрэнк попытался вытереть его о рубашку, но она тоже была мокрешенька. Внезапно его осенило, и он, достав из-за двери складной стул, просунул его спинку под дверную ручку, чтобы им никто не помешал. Ему необходимо было выиграть время. Время – бог свидетель! – было ему сейчас нужнее всего.

Покончив с этим, Фрэнк подошел к кровати сбоку и опустился на корточки, чтобы оказаться с Мэгги лицом к лицу. В конце концов, теперь им больше нечего было друг от друга скрывать.

Только теперь он понял, что ошибся, когда подумал, что Мэгги сидит. Ее тело поддерживали четыре подушки, подсунутые под спину под разными углами, но глаза, как и прежде, были закрыты. Казалось, она вовсе не заметила его драматического появления.

– Мэгги, ты меня слышишь? – Фрэнк просунул пальцы под ее лежащую на одеяле ладонь. – Пожми мне руку, если слышишь…

Ничего.

– Мэгги, милая… пожалуйста! Постарайся. Мне больше ничего не нужно. Я и этого не заслужил, но… Прости меня. Я никогда тебя не заслуживал – особенно теперь, после всего, через что я заставил тебя пройти, но поверь: я действительно раскаиваюсь. Прости меня за то, что я перестал с тобой разговаривать. Прости меня за то, что я бросил тебя здесь, так и не сказав, почему я замолчал. Обещаю, клянусь: я больше никогда ни о чем не буду тебя просить, только услышь меня сейчас!

Слова лились из него как вода из садового шланга весной. Прежде была зима, и пластиковый шланг замерз, стал твердым, как кость, но наступили теплые деньки, он отогрелся, и вода забила из него упругим и чистым потоком – без пены анекдотов, без мусора и мути, скрывающих суть. Всего несколько секунд понадобилось Фрэнку, чтобы поведать ей о своем раскаянии и высказать просьбу о прощении.