Тоомас Винт - Возвращение [романы, новеллы]

Леопольд замедляет шаг, он словно боится этой встречи с Альбертом. Мелькает мысль: а вдруг это тот самый чудак Альберт Трапеж, о котором столько рассказывали, надо быть начеку, чтобы тебя снова не разыграли. Самое правильное сразу же взять быка за рога — войти, сказать: здравствуйте, мне посоветовал обратиться к вам Мейнхард, я нашел письмо, где говорится об увеселительном заведении… Однако Леопольд понимает, что едва ли воспользуется заготовленной фразой, ибо может сложиться совсем другая ситуация и обращение, придуманное заранее, окажется неуместным. Придется импровизировать, как актеру, забывшему авторский текст. Неожиданно ему с пугающей ясностью представляется, будто мир вокруг него поделен на множество сценических подмостков, где действующие лица, появляясь, произносят каждый свою реплику. Дома и квартиры — это сцена, платформа электрички, кафе, где он недавно сидел, улица, по которой сейчас прогуливается, — все это сцена, и ему ничего не остается, как подчиниться, если режиссер решит произвольно изменить мизансцены.

Дом, который ему нужен, находится в стороне от улицы, он построен с учетом строгой симметрии, в центре — веранда с цветными окнами и выкрашенная черной краской дверь, которая в первый момент производит впечатление черной дыры. Остальные окна без занавесок, мрачные, кажется, словно за ними нет жизни, тем не менее от дома веет уютом, в нем больше притягательного нежели отталкивающего, и Леопольд открывает калитку и по петляющей меж кустов, посыпанной кирпичной крошкой дорожке направляется к дому; на миг он останавливается и глядит на восемь кирпичных труб в углу сада, но не задумывается над их назначением, идет к двери и нажимает на кнопку звонка. Позвонив несколько раз и не дождавшись ответа, Леопольд решает, что звонок либо испорчен, либо не присоединен к проводке; тогда он принимается стучать, но в доме по-прежнему стоит тишина, и Леопольд идет за дом, надеясь найти там еще одну дверь или встретить кого-нибудь в саду. Он едва доходит до угла, как видит стоящую под соснами машину.

В памяти, подобно вспышке молнии, возникает картина: в лесу застывшая, безжизненная, словно вросшая в землю скала, стоит машина, через некоторое время она начинает медленно двигаться в его сторону. Он ясно видит, что через ветровое стекло на него в упор смотрят двое… Нет сомнения — машина, которая стоит здесь, та самая, тот же цвет, те же фары, и неожиданно Леопольда охватывает страх. Непонятно, дико, прямо-таки смехотворно. Ну так ли уж смехотворно? Похоже, что между письмом и машиной, заехавшей в лес, есть связь, а теперь он видит эту машину в саду дома, куда его направил Мейнхард… Нити переплетаются, словно в детективной истории. Но с какой стати Леопольду совать во все это свой нос?

Он поворачивается и быстро, не оглядываясь, выходит на улицу, словно боится, что кто-то заговорит с ним и тогда ему придется назвать Альберта и упомянуть про найденное письмо. Он уже отошел от дома на порядочное расстояние, когда его снова начинает разбирать любопытство, он еще не знает, перевесит ли оно чувство страха и вернется ли он сюда снова, чтобы узнать что-нибудь про увеселительное заведение.

Страхи могут быть разные, некоторым образом вся жизнь человека состоит из страхов и опасений. Он помнит страхи своего детства, когда, бывало, набедокурив, ждал неизбежного наказания, помнит постоянный страх перед неожиданными вспышками гнева у отца. Да и школьные годы были наполнены страхами перед контрольными и экзаменами, они до сих пор время от времени повторяются в снах. Однако вершиной всех страхов был страх перед мальчишкой по имени Альдо, который при каждом удобном случае прижимал его в школе к стенке и костяшками пальцев пересчитывал ему ребра (вот вырасту и изобью его, всякий раз думал Леопольд, глотая слезы обиды и боли, это было страстное желание — поскорее стать взрослым, ибо ему казалось, что взрослые люди и ростом и силой более или менее равны. Позже они с тем парнем вместе ходили в вечернюю школу и прекрасно ладили). Детские страхи были конкретными, реальными. Теперь же, став взрослым, Леопольд испытывал страхи, не поддающиеся определению. Они как набат призывали к осторожности. Может, ему лучше остановиться, не идти дальше, взвесить все и вернуться назад?

Итак, с увеселительным заведением пока не ясно, бормочет себе под нос Леопольд. Придется смириться с тем, что сегодня его уже ничего не ждет. Нет улыбающегося Альберта, который взял бы его под руку и повел развлекаться. Маленькое развлечение было бы очень кстати после проделанной работы, явилось бы компенсацией за мучительные месяцы одиночества, проведенные за мольбертом. Муки и радости творчества! Боязнь, что ничего не получится. Благословенное чувство, когда холст начинает оживать и ты видишь, что ухватил именно то, чего хотел. Может быть, это и есть вожделенная оплата за труды и ни о чем другом и не следует мечтать.