Эльвира Смелик - Две сказки [СИ]

Мама болела уже несколько дней. Лежала в кровати с высокой температурой и виновато поглядывала на домашних. Непривычно было и даже страшно. Ни Ариша, ни Никита никогда еще не видели маму такой беспомощной.

Конечно, иногда мама жаловалась, что очень устала или плохо себя чувствует. Но, посидев в кресле всего полчаса, срывалась с места и бежала по делам. То готовить ужин, то гладить белье, то зашивать дырку на Никитиных штанах. А тут лежала и лежала, бледная, грустная. Даже когда улыбалась, не становилась веселой. Губы изгибались в улыбку, а глаза оставались потухшими и больными.

Докторша из поликлиники хмурила брови и разводила руками.

— Не понимаю, в чем дело.

— Может, вас положить в больницу? — спрашивала она, но мама, увидев испуганные лица детей, возражала:

— Нет-нет. За мной и дома хорошо ухаживают. Я обязательно скоро поправлюсь.

И не поправлялась.

А за окном ярко светило солнышко. По-зимнему ленивое оно не взбиралось высоко, а медленно и низко катилось по голубому небу, но зато щедро зажигало миллионы искр на покрытой снежным одеялом земле.

Папа громыхал на кухне кастрюлями и вздыхал, бросая взгляды за окно.

На улице — такая сияющая красота, а дома — будто другой мир, безрадостный и унылый. И вроде даже сумрачно, как в дождливую непогоду. И Ариша с Никитой — непривычно притихшие.

— Ну, вот что, друзья-товарищи! — не выдержал папа. — Быстренько собирайтесь и идите гулять.

— Что-то не хочется, — безучастно протянул Никита, но папа не согласился.

— Очень даже хочется. Нечего в квартире киснуть. Хватит нам кислятины. Вон в холодильнике целая банка квашеной капусты стоит. Одевайтесь скорее и бегите. И возвращайтесь румяные и довольные. Чтобы маме на вас смотреть было радостно.

Никита с Аришей вышли из подъезда и словно попали в сказку. Все вокруг переливалось, искрилось, сверкало. Даже воздух. А доброе солнце лукаво подмигивало и тянуло к земле тысячи теплых лучиков. Кого-то нежно гладило, кого-то игриво щекотало, приглашало вместе с собой веселиться и радоваться.

Никита сразу забрался на высокую снежную горку.

Когда с дорожек снег счищали, сваливали его в одно место, вот и выросла посреди двора огромная белая скала. С нее скатываться можно, а еще на ней хорошо в войну играть.

Представил себя воином, защитником старого замка, теперь отбивай атаки вражеского войска. Хочешь — швыряй в неприятеля снеговыми бомбами, хочешь — отстреливайся из палки-пулемета, но врагов не подпускай. В такой момент каждый человек, способный держать оружие в руках, на счету. Даже женщины и дети.

— Ну, ты чего стоишь, Аришка? Враг же атакует!

Но сестра смотрела куда-то в сторону.

— Ой, Никита! Что это?

— Где?

Никита обернулся.

На детской площадке в нескольких шагах от песочницы на тщательно утрамбованном ребячьими ногами снегу торчал большой белый шар.

Никита равнодушно пожал плечами.

— Комок, наверное. Кто-то снеговика хотел лепить.

— Комки такими ровными не получаются, — со знанием дела заявила Ариша. — А этот, смотри, какой гладенький.

Брат присмотрелся.

И правда. Обычно накатанный из снега комок получается неровным, кривобоким, а этот, действительно, очень аккуратный. И по форме вовсе не шар. Вытянутый кверху. Как яйцо.

Никита сполз с горки.

— Давай подойдем.

Комок в высоту оказался Никите по колено и вблизи еще больше походил на яйцо, покрытое ледяной скорлупой. Мальчик постучал по нему кулаком.

— Крепкое.

А Ариша испугалась.

— Не надо! Вдруг разобьешь!

— Ну и что? — хмыкнул Никита. — Другой скатаем.

Сестра посмотрел укоризненно.

— Ну, Никита! Это же не комок?

— А что же тогда? Не яйцо же?

Ариша насупилась.

— А вот и яйцо! Самое настоящее.

В общем-то, и Никита так думал, просто ему немного обидно стало, что сестренка первой заметила необычный предмет, и мальчик не сдержался, усмехнулся.

— И чье же оно по-твоему? Снежного тиранозавра?

Никита превратил свои пальцы в хищно загнутые когти, угрожающе навис над Аришей и злобно зарычал:

— Сейчас как вылупится и Аришку сожрет! Прямо с валенками.

Сестренка отступила.

— Может, и не тиранозавр. Может, просто птица.

А Никита снял перчатку и опять постучал по комку. Только уже осторожно.

Комок отозвался странным гулким звуком, словно внутри его было что-то особенное, а не сплошной снег.

— И где же твоя птица?