– Ладно, в корзине овсянка для каши, мука, яйца, кое-какие другие продукты, – она машет в сторону берега. – И хотела избавить вас от плохих мидий, – Инге кивает на ракушки в руке. – Надеюсь, никто еще не пострадал?
– Нет, – выдавливаю я. – Не совсем…
– Ну, как ваши впечатления от убежища?
– Э-мм… – начинает Мелисса. – В целом неплохо, хотя я надеялась увидеть здесь побольше викингских шлемов…
О боже, только не это.
Я молюсь, чтобы она заткнулась. Но она не затыкается.
– Ну знаете, такие, с рогами?
– Викинги не носили рогатых шлемов, – обыденным тоном замечает Инге.
Я яростно киваю, стараясь доказать, что меня не проведешь какой-то фальшивкой, вроде «Астерикса из Галлии».
– Совсем-совсем? – Мелисса так легко не сдается и добавляет с надеждой: – Даже по большим праздникам?
– Суть викингов не в том, чтобы одеваться как-то по-особому, – отвечает Инге, изучающе разглядывая Мелиссу, и добавляет, пряча нож в ножны: – Суть в том, что внутри. В том, чтобы найти свою Полярную звезду.
– Найти что? – спрашивает Мелисса.
– Свой руководящий принцип, – объясняет Инге.
– Это как семь стадий? – спрашивает Триша. – Ремесла, превращение в берсерка и все остальное?
– Что-то вроде того, – говорит Инге. – Превращение в берсерка, раздевание донага – все это познание своего внутреннего «Я»…
– Ох, – вздыхает задумчиво Триша, а я считаю необходимым вмешаться.
– Простите, а что там с последней частью?
– Вы про познание своего внутреннего «Я»?
Ну, в принципе, да, но также…
– Я имела в виду другое.
– Раздевание? Донага?
– Ага… – смущаюсь я.
Инге слегка удивляется, как если бы тут не было ровным счетом ничего необычного.
– Вы боитесь обнажаться?
Да, боюсь! Что это еще за раздевание такое?
Тришу и Мелиссу, кажется, это совершенно не заботит – пожалуй, оно так и есть, – так что все дело в «напряженной Элис, которая слетает с катушек при мысли о том, что может оказаться без штанов».
– Но ведь таковы вы настоящая, под всеми внешними слоями. Нагота – это свобода, – говорит Инге как о чем-то само собой разумеющемся, передавая Трише и Мелиссе припасы для лагеря. – Вы можете быть директором фирмы или уборщицей, но это не важно. Когда люди обнажены, они все равны, и все мы должны ощущать себя уютно в нашем естественном состоянии, что очевидно.
Очевидно . Я очень стараюсь не выглядеть как женщина на грани нервного срыва.
Видите ли, дело в том, что я не раздеваюсь.
В последнее время у меня и не было необходимости в раздевании. Даже в душе я обычно следую процедуре «Зайди и попытайся не заметить в зеркале в полный рост отражения своего тела после рождения двух детей». В нескольких случаях я была вынуждена зайти в общественную раздевалку для смены нижнего белья, но тогда я старалась как можно быстрее проскользнуть в одежду, придерживая подбородком полотенце и сохраняя максимально самоуверенный вид [17] Мой личный рекорд – 6 секунд. А ваш?
.
В общем, я не раздеваюсь.
– А как насчет штанов? – спрашиваю я, пока что с надеждой. – Можно превращаться в берсерка в штанах? Может, в бюстгальтере…
Но она прерывает меня.
– Нет. Держите.
Мне протягивают корзиночку с яйцами, и становится понятно, что никаких дальнейших объяснений не будет, как не будет и дискуссии на эту тему.
Внутри я вся распадаюсь на кусочки, одновременно пытаясь выглядеть крутой, спокойной и собранной снаружи – и проваливаясь при этом по всем трем показателям.
Мелисса ничего не говорила про то, что нужно будет раздеваться! Меня заставят раздеться! Перед женщинами, с которыми я познакомилась лишь вчера! Не прошло и… – я пытаюсь вспомнить, какой сейчас день, и вычислить, сколько часов остается до моего убийственного унижения, но у меня не получается. Опять. Чертова математика. Чертов отсчет времени до чертового обнажения. Ах да, я не забыла? Мы же все собираемся раздеться ДОГОЛА!
– Если и стоит о чем-то всерьез беспокоиться, – шутливо обращается Инге к Мелиссе, – так это о том, что настоящий страх возникает, когда наши новички теряются в лесу.
Я перестаю дышать.
Какого хрена?
Мы с лесом не друзья. Но потеряться в лесу? Со мной раньше такое случалось лишь однажды, и это устрашающее событие произвело такое воздействие на мое неокрепшее подростковое сознание, что я поклялась в том, что такого никогда больше не повторится.
Мне было четырнадцать лет, и я протестовала против мира за то, что он позволил маме заболеть. Но поскольку я предпочитала протестовать в одиночку (по крайней мере, меня так воспитали), я вышла из дома и решила совершить то, что любители проводить время снаружи называют «прогулкой». Стемнело (я также не люблю темноту. Мне, пожалуйста, подайте город, сверкающий тысячами огней), и я испугалась. Мне казалось, что благодаря неохотному участию в семейных вылазках я помню короткий путь до дома, поэтому попыталась срезать через лес. И это, пожалуй, были самые ужасные шесть часов моей жизни.
Читать дальше