Мариу ди Андради - Макунаима, герой, у которого нет никакого характера

Но из-за того, что пума выпила много мертвой воды, у нее был ступор. Иметь собственный автомобиль — к ступору в доме, друзья мои.

Говорят еще, что у пумы Палауа была куча детей. Были дети обоего пола — и мальчики, и девочки. Поэтому мы говорим: «проехал ‘форд’», но «проехала ‘шевроле’».

Вот и вся история.

Макунаима прервал рассказ. Парень с девушкой рты раскрыли от изумления и обливались слезами умиления. На глади пруда вечерняя свежесть валялась пузом вверх. Парень окунулся с головой, чтобы скрыть слезу, а вынырнул с бешено бьющейся рыбой в зубах. Пока он делился едой с девушкой, к воротам дома подъехала пума-«фиат», огласив окрестности криком: «Бауа! Бауа!».

Послышался дикий шум, и повеяло невыносимым запахом. Это из машины выходил Венцеслав Пьетро Пьетра. Шофер с девушкой вскочили и протянули Макунаиме руки:

— Синьор великан уже вернулся, давай посмотрим, как он там?

Герой согласился. Они подошли к Венцеславу Пьетро Пьетре, который стоял у парадного подъезда и давал интервью репортеру. Увидев троицу, великан улыбнулся им и предложил шоферу:

— Хочешь в дом?

— Спрашиваете!

Великан когда-то носил серьги, поэтому в ушах у него были дырки. Он вдел ноги шофера в эти дырки — одну в ту, что в правом ухе, другую в ту, что в левом — а самого парня закинул за спину. Так они прошли через сад и вошли в дом. И оказались в холле, отделанном деревом акапу и обставленном диванами из лианы титика, сплетенными одним немецким евреем из Манауса. Посередине холла зияла огромная яма, над которой висели качели из жапеканги. Пьяйман посадил шофера на качели и спросил, не хочет ли он немного покачаться. Шофер кивнул. Пьяйман принялся его качать, качал-качал, а потом как качнет! А ведь жапеканга вся в шипах… Они впились в кожу шофера, и в яму полилась кровь.

— Ну все, хватит, мне довольно! — закричал шофер.

— Качайся, я сказал! — отвечал Пьяйман.

И кровь все лилась. А под ямой каапора — подруга великана — готовила для своего дружка макароны, и кровь капала как раз в ее стряпню. Парень на качелях стонал:

— Ах, папочка и мамочка, на кого ж вы меня оставили, будь вы рядом со мною, не попал бы я в беду!

Наконец Пьяйман качнул особенно сильно, и парень упал в кипящее макаронное месиво.

Тогда Венцеслав Пьетро Пьетра отправился за Макунаимой. А они уже вместе с подружкой шофера смеялись весело. Великан сказал:

— Хочешь в дом?

— Ай, как же лень! Идти куда-то…

— Ну давай, ты же хочешь! Ведь хочешь же?

— Ну давай…

И Пьяйман понес его так же, как нес шофера, — вдев ноги героя в дырки в своих ушах. Макунаима вытащил свою сарабатану и принялся стрелять, что твой цирковой артист, вися вверх тормашками. Великану стало жутко неудобно, он обернулся посмотреть.

— Не делай так больше, земляк!

Он взял у героя сарабатану и бросил ее куда подальше. Они продолжили путь, а Макунаима срывал и подбирал каждый прутик, до которого мог дотянуться.

— Да что ты делаешь! — спросил великан.

— Ветки за лицо задевают, пока мы идем!

Пьяйман перевернул героя. Тогда Макунаима стал прутиками щекотать у великана за ушами. Пьяйман раскатисто хохотал и подпрыгивал от восторга.

— Ну все, прекрати, земляк! — сказал он.

Они уже входили в холл. Под лестницей там была золотая клетка с певчими птицами. А певчие птицы великана — это змеи и всякие гады. Макунаима прыг в клетку и принялся поедать змей, так, чтобы великан не увидел. Пьяйман звал его на качели, но Макунаима не унимался, приговаривая: «Еще пять осталось».

Наконец, змей больше не осталось, а герой, весь в ярости, вышел из клетки, посмотрел на похитителя муйракитана и прошипел:

— Хммм… лень-то как!

Но Пьяйман не унимался и настаивал, чтобы герой покачался на качелях…

— Я ж совсем не умею качаться. Лучше ты первый мне покажи, — прошипел Макунаима.

— Я-то, герой? Да это просто, как стакан воды выпить! Давай, залезай, я уж тебя покачаю!

— Хорошо, но сначала залезай ты сам, великан.

Пьяйман продолжил настаивать, но герой всякий раз в ответ предлагал великану показать пример. Тогда Венцеслав Пьетро Пьетра взобрался на лиану, и Макунаима принялся его раскачивать, да с каждым разом все сильнее и сильнее. И при этом напевал: «Ба-ла-лан, идет старый капитан, саблю держит на ремне и вертит седло в руке».

Тут он как дернет качели! Шипы жапеканги вонзились в великанье мясо, кровь брызнула вниз. А внизу каапора — она ведь не знала, что это ее великана кровь — знай себе помешивала. И похлебка становилась все наваристей.