Евгений Суворов - Голос [сборник]

— Знаешь, кто я? — спрашивает Захарка.

— Знаю. Захарка…

Неизменившийся Захарка всем своим видом говорил Марье, что все на свете хорошо, что люди сами выдумывают себе лишние хлопоты и печали, и она с легким сердцем села в ходок и подумала, что, может, и правда, все лучше, чем кажется.

К часу дня Иван с Марьей были в Бабагае.

С середины улицы, по которой въезжаешь в Бабагай из Шангины, Марья увидела под горкой, слева от стлани, поблескивающее озерко, окруженное темными елями; сосны, березы и ели захватили всю низину до самого конца Бабагая, разделив село на верхние и нижние улицы, которые кроме стлани соединяют несколько тропинок; по ним редко кто пройдет, чтобы не набрать воды в ботинки. Иван говорил: напротив магазина и почты теперь мостик, по которому идти среди звенящих ручьев одно удовольствие! Но мостика отсюда, за лесом, не увидишь.

Когда шагом ехали по высокой стлани с глубокими колеями от тракторов и машин, Марья издалека узнала сельсоветский дом из толстых почерневших бревен, немного покосившийся и вросший в землю, с тополями под окнами. Дому этому лет сто, не меньше. Смутил ее огромный двухэтажный дом, который тоже стоял за стланью, только немного правее. Об этом доме она слышала от Ивана, но ни разу не видела и не была в нем. Она почему-то думала, что туда придется идти, и не знала, как она там будет идти, как разберется…

Марья легко вздохнула, когда Иван подъехал прямо к дверям сельсовета.

— Илья бы никуда не уехал… Одна Октябрина ничего не сделает.

Глядя только перед собой, Иван пошел впереди Марьи, ступая медленно и чуть пригнувшись, как будто шел не в праздничном костюме и со свободно опущенными руками, а поднимался по лесенке в амбар с мешком пшеницы и боялся споткнуться.

Сельсоветская ограда Марье понравилась: большая, с крепким высоким сараем, под которым стояла запряженная в телегу лошадь и ела овес. От калитки до крыльца — тротуар. Слова «тротуар» Марья не знала — для нее это были ровные, красиво лежащие на земле доски, по которым приятно идти. Пока шла по тротуару, успела заглянуть в окна с резными наличниками и ставнями, увидела, что там сидят люди. Дверь в сени распахнута настежь. Иван из сеней оглянулся, предупреждая взглядом, что начинается самое главное. Она кивнула, что, мол, понимает, поправила на себе платок и кофту и вслед за Иваном вошла и остановилась в дверях.

Секретарь сельсовета Октябрина Попова маленьким ключиком, не видным в пальцах, замыкала желтый широкий шкаф и с любопытством поглядывала то на Ивана, то на Марью. Из другой комнаты, прихрамывая, вышел Илья Андреев. Лицо красное, как будто он только что с кем-то крепко поругался, и Марья подумала, что сейчас он выгонит обоих.

— Ну, тетка Марья, если сегодня в колхозе что-нибудь случится, ты будешь виновата! Ты хоть помнишь меня? — спросил Илья, вглядываясь в Марьины черты, как будто сам забыл что-то очень важное, и Марья вот сейчас напомнила ему об этом.

— Тебя-то она знает, Иннокентьевич, — ответил за Марью Иван.

— Ты, Иван, подожди, мы сами с Марьей разберемся! Правда, Марья?

У Марьи отлегло от сердца: хорошо говорит Илья, если бы и дальше так, и она кивнула: помню.

— А ее? — Председатель указал на Октябрину.

— Забыла, — виновато сказала Марья.

Она переступила с ноги на ногу, все еще не решаясь сесть, и не отрываясь, смотрела на секретаря не потому, что хотела вспомнить, где и когда они встречались, просто ей было приятно смотреть на Октябрину: таких красивых баб Марья ни разу в жизни не видела.

— Я была на Татарске, — мечтательно улыбаясь, сказала Октябрина, как будто она была где-то за тысячи километров, в тридевятом царстве, видела то, чего другие не видели, и собиралась побывать там еще раз.

— Неужели забыла? — не выдержал Иван и осуждающе посмотрел на Марью: что ж ты подводишь?

Марья растерянно оглянулась на Илью, как будто извинялась перед ним: такой случай, а она — не помнит.

Все сидели, один Илья, сильно наклонившись вбок — из-за хромой ноги, — стоял недалеко от двери, как будто сделал резкое движение, чтобы уйти, да так и остался, с удивлением разглядывая всех троих.

— Мы к вам за голубикой приезжали! — сказала Октябрина. — Квас пили!

Октябрина рассказала, какая тогда была Марья, и говорила о ней примерно так же, как перед этим Марья подумала об Октябрине. У Марьи разрумянились щеки, заблестели глаза…

Иван тоже прибодрился и сказал Илье, зачем они пришли в сельсовет.

Октябрина из того же шкафа, который только что замкнула, достала белую книгу и ушла обедать, а Илья остался. Кого-нибудь другого он бы попросил прийти после двух часов, но Ивана с Марьей, он считал, надо зарегистрировать сейчас же, в обеденный перерыв.