Вот что такое Шиле. И лабиринт дворца Шёнбрунн. И ритм города — как капля крови, засыпаемая ледяной крошкой… еще капля… и снова ледяные крошки снега…
прекрасный колодец…
Мне снилась Вена.
… Сегодня вечером будет концерт… только концерт меня не волнует. Мои уши совсем никуда, после Вены это происходит как-то постепенно, просто ветер виноват, а так бы я слушала только Чакону, меня волнует невозможность… ведь невозможно войти в лабиринт…
Потому что невозможно войти в лабиринт, сказала она ему, холодно, холодно, и ветер, не переставая, почти кричит в ушах, этот крик застревает в висках, и она чувствует в себе, и я чувствую в себе крик Мунка [4] Речь идет о знаменитой картине Эдварда Мунка «Крик».
, ты ведь видел его, но не в этом дело, его руки — вот главная причина. В этот холод они непременно замерзнут, окоченеют, перчатки не слишком теплые, и главное — нужно вернуться в отель, согреться, нужно, чтобы он согрел руки, а потом еще раз проиграл Чакону, что-то у него не клеится, не дается ему, я тебе это говорила еще до нашего отъезда сюда, но тогда я не понимала, что именно не получается, а вот сейчас, кажется…
Это Вена ей подсказала, странная любовь, которая обрушилась на нее, как ледяная крошка, околдовала неистребимым горько-сладким вкусом, оставшимся на нёбе от кусочка Захера, который она задержала, не глотая, во рту в тот вечер в кафе-кондитерской Риц, куда она завела его только ради фраз Бернхарда, надеясь, что и он их прочувствует, а под постоянно сменяющими друг друга пластами в ритмичных красках появилась и капля крови… еще… и еще одна… как остинатный голос, подумалось ей, значит, то, что не удается поймать, прячется где-то в структуре, в схеме, и можно было бы все же уловить этот остинатный голос, даже объяснить, как это «что-то» таится в пульсациях, но нужно найти точные слова, чтобы объяснить ему это…
Только вот я уже не могу освободиться, именно этот голос меня не оставит… и на концерт я не могу пойти, не смогу, если снег не прекратится…
Нет, он с этим не справится…
Она поняла это в тот день, месяц назад, когда он не смог сыграть Чакону, его ладони вспотели от бессилия, и он не смог вобрать ее в свои пальцы, она оказалась ему не под силу, он не овладел ею в звуках, не смог отдаться их власти, как будто в этом есть что-то постыдное, и вместо этого стал смотреть в публику, на это костюмированное жюри, на которое, столько раз она ему повторяла, не нужно вообще обращать внимания, его просто не существует, нельзя даже смотреть на него, тебе уже девятнадцать и пора собой владеть, смотри на него только через отражение в зеркале, когда речь идет о музыке, когда звуки бьются в тисках своей, только им отведенной судьбы…
Даже ценой капли крови (нет, этого она не сказала), потому что эту каплю засыплет ледяная крошка (и этого она точно не говорила),
а ветер потом сдует снег, но будет еще одна капля и еще, пласт за пластом (а уж об этом говорить и вовсе немыслимо),
когда…
когда этот внешний свет, эти глаза Медузы, его сразили… нет, струна совсем не виновата , именно это она сказала,
скрипка не виновата, почти год ты разрешала ему играть на ней, на моей скрипке , за это время любой на твоем месте уже открыл бы ее душу, какой бы сложной она ни была… даже если это Маджини — она произнесла эти жестокие слова после того до боли неуспешного его исполнения, когда ее скрипка просто развалилась у него в руках, сказала как учитель своему ученику, а ведь за два года до этого, перед лабиринтом дворца Шёнбрунн, она предупреждала — тебе это не удастся, — но он, словно ребенок, настоял, ну давайте войдем, прошу вас…
прекрасный колодец…
И все же этот лабиринт они могли бы посмотреть и в другое время, очищенное от ветров… без этой ледяной крошки… и без крика Мунка.
Мне снилась Вена…
…и ни на какой концерт я не пойду… и как только такое могло прийти ей в голову?
Вирджиния снова подошла к письменному столу, присела на стул и кликнула «ответить», она почувствовала, что рука стала дрожать сильнее, все тело как-то расконцентрировалось — очень жаль, но у меня проблемы, и я вынуждена пропустить концерт, пригласи свою приятельницу… кого-нибудь, чтобы место не пустовало — только это, ничего больше… я действительно не смогу — и отправила письмо, потом встала, открыла дверь комнаты и по коридору пошла к ванной, совсем медленно, с той неуверенностью, которую чувство тревоги, все сильнее растущее в груди, придавало каждому ее шагу — слегка смещенному, совсем чуть-чуть, но очень похожему на звук, уже довольно давно неизменно присутствующий в ее ушах — блуждающе-взрывной, разбивающий естественный ритм пространства, которое, казалось, с увлечением начинало изгибаться по вертикалям стен и прямых углов потолка, по горизонтали плоскости, на которой с трудом передвигались ее ступни… это мне знакомо, я знаю, как именно все происходит, но я не позволю… правда, сейчас уже не ей решать… речь идет о звуке и крике в ушах, о ритмах тела, они рождаются где-то в другом месте, чтобы вырваться потом и совсем самостоятельно забиться в пустоте…
Читать дальше