Димитр Вылев: Жарынь

Андон умолк, глядя на крутую спину Николы Керанова подумал: «Он не хочет сдаваться, но и я не желаю!». Он заметил, что Илия Булкин, отделившись от толпы, шагает к деревьям, и его добродушная фигура мерно покачивается в жидком свете.

«Только бы он не возненавидел меня», — подумал Булкин и скользнул мальчишеским взглядом по лицу Андона. Бандерица несла свои темные воды, тоскуя по зеленым берегам. Из глаз Андона струилось сквозь листву бабье лето. «Я приведу его к людям. Он погасит острый холодный блеск ножниц — последнее ожесточение, которое идет не от души, а от железа. Он должен его убрать». Булкин ускорил шаги, его седые волосы излучали доброе сияние. За сорок пять лет он не устал творить добро. Булкин был так непридирчив и покладист, что к тому времени, когда пришла его пора принимать хозяйство в Кономладе, он объездил весь юг: его посылали на год, на два в такие районы, где было столько мерзости, что только он с его добротой мог устоять, не погрязнуть в ней. Заинтересованные лица травили его, и он жил с чувством, что недостаточно честен, это мучило его, в то время как не было на юге доблестного человека, которого оскорбил бы Булкин. Но ему выпал на долю тяжкий крест запоздалой признательности. Его встречали хмуро, а провожали без почестей и наград, не сказав доброго слова, как только он, наведя порядок, собирался в другое пекло, пожарче. Люди, которых пугала его доброта, клеветали, будто это он был повинен в смерти политкомиссара шестого отряда Ивана Куличева-Эмила, по ночам пугали его детей, выводили из строя «газик», оставляли его семью без воды и света, подсовывали взятки, пытались соблазнить женщинами. Но проходило время, и люди вспоминали о нем с сожалением, им казалось, что годы, проведенные под началом у Булкина, были лучшими годами их жизни. По югу кочевали легенды о том, что не было человека, нанесшего вред Булкину, который потом не пострадал бы. Он не мстил этим людям, их наказывала сама жизнь. Тот, кто обвинял его в предательстве, оказывается, служил в карательной роте — его в конце концов опознали по плащу; тот, что трепался, будто Булкин ограбил кассу молодежной организации, в позапрошлом году подавился рыбьей костью и умер (он держал в страхе сторожа водохранилища и обжирался рыбой, заливая ее газировкой, сторожу надоело, он решил его проучить и в темноте подсунул ему сырого карпа); а тот, который злословил, что Булкин, якобы, пользуясь служебным положением, вынуждал женщин к сожительству, летом распрощался со своим местом: оказалось, что он в городе раздавал квартиры сводникам.

Старики в глухих районах юга видели в появлении Булкина добрую примету. Весной с десяток дедов по началом Оклова, которого томила бессонница, сели на мулов и отправились в Михов район. Шоферы машин, грузовиков и тракторов посмеивались над ними:

— Эй, деды, куда это вы на мулседесах? Думаете, в другом месте помирать легче?

— Юнаки! — махал шляпой Оклов. — Йовкова не читали, туда же за баранку уселись. Передавят нас!

Они явились в село Кономладе к Булкину.

— Господин председатель, — начал Оклов, сняв запыленную шляпу.

Старичок Оклов чувствовал, что эта минута просветления — последняя в его жизни, что в глазах уже машет крылом вечная тьма; он немощным голосом изложил свою программу очищения мира. Его девяносто лет выкристаллизовали идею, называемую переливанием души: Булкин должен проехать на машине по всему югу и за месяц-два оздоровить каждого жителя. Ему не надо говорить ни слова: пусть только людям посмотрит глаза в глаза, и грешники тут же заживут добродетельно. Целый месяц народ потешался над выдумкой Оклова.

— Скоро умрет, — заключил старый Отчев.

Вот почему Булкин боялся, как бы Кехайов не возненавидел его. Глядя добрыми глазами в лицо Андона, он все твердил: «Мы не должны быть врагами!»

— Идем со мной, только без оружия, — сказал Булкин.

— Илия, ты считаешь, что я способен сделать что-нибудь плохое? — спросил Кехайов.

— Не бойся поражения. Если нет людей, готовых пожертвовать собой во имя общего дела, наша песенка спета, — сказал Булкин, заметив, что ножницы в руках Андона Кехайова задрожали.

Минуту, другую они недоверчиво смотрели друг на друга. Булкин услышал шум мотора и почувствовал прилив свежих сил. Он быстро повернул голову с надеждой на поддержку: из машины вышли Милка в синем платье, с испуганным лицом, и старуха в крытом сукном полушубке и шерстяном платке, повязанном под подбородком.