Наталья Шумак - Чудеса случаются! [litres]

Называли и дергали дурью уздечку? Называли кличку и пускали в ход хлыст?

Словом, когда эти два одиночества, два подростка столкнулись, любовь никакая не вспыхнула. Он не верил людям. Терпеть их не мог. Она ничего почти не умела в отношении лошадей. Но был талант и горячее желание учиться, взаимодействовать. А в какой-то странный момент дочь решила – мой. Будет мой. Однажды.

К взаимопониманию, уважению, послушанию без наказаний шли непросто. По дороге спотыкались, козлили, обижали друг друга.

Переломным, как я понимаю (могу ошибаться), стал момент, когда у Вольта случились колики. Чтобы вы понимали, для лошади это не просто плохо – смертельно опасно. Особенно если от боли ляжет или начнет кататься. Единственное, что помогает – хороший ветеринар с уколами, а главное – ходьба. Спокойная, длинная ходьба. Но это во время дикой, чудовищной, лишающей разума боли. Боли, которая оглушает, делает психом, трусом. Лошади в принципе склонны к панике. Когда у них колики, они ничего не воспринимают. Не осознают. Итак – колики.

Елизавета была недалеко. Ей позвонили. Она примчалась. Увидела – лежит. И знала, начитанная девочка, что это – приговор. Сначала надо было поднять. Уже потом звонить ветеринару. Советоваться, просить приехать и так далее. Все потом. Первое – заставить встать. А у него от боли соображалка отказывает.

Лиза повалилась рядом на колени, взяла за шею, стала дергать, умолять, плакать, приказывать – все сразу. В не пойми каком порядке. Тянула вверх. Уговаривала. А он не понимал, что от него нужно. Зачем? Ведь боль невыносимая. Слезы. Сопли.

«Отстань, дура. Дай умереть спокойно…»

Она не могла отойти, отвязаться.

Других вариантов спасения нет. Хватала за гриву, толкала в плечо. Тянула вверх, просила и приказывала. Ругалась матом, как матерый прораб на стройке или боцман на пиратском корабле. Ревела. И в какую-то секунду поняла: подниму, справлюсь.

Вольт хрипел, фырчал, а потом словно спросил, мол, уверена?

«Ты, человечек? Знаешь, что нужно? Серьезно? Я тут помираю, а ты хочешь, чтобы поднялся?»

– Да. ДА! ДА!!! – и мысленно, и вслух орала она. Толкала, тянула и поняла: шевелит задницей, дергает ногами – решил попытаться.

Лиза встала вместе с ним. Они прижались друг к другу, как два раненых бойца.

«И что теперь?»

– А теперь, блин, мы будем ХОДИТЬ!

«Что?»

Он попытался снова лечь. Но она – маленькая, тонкая рядом с ним – не позволила. Стала стеной, к которой он прислонился. Сделал через боль и всхлипывания первый шаг. Потом второй. Лиза рыдала рядом с ним, чувствуя муку своего питомца. Лиза тащила его, чтобы не останавливался. Спотыкаясь, покачиваясь, задыхаясь, они сделали круг вокруг конюшни. Потом второй. На третьем стало чуть легче. Дочь, прижимая трубку к уху, звонила ветеринару. Описывала симптомы. Слушала советы – очень простые.

– Не останавливайтесь! Шагайте! Я еду!

Они нарезали круг за кругом. Боль стала немного меньше, потом еще меньше. Не отпускала совсем, но разжала удушающие кольца. Вольт тыкался мордой в плечо Елизаветы. Это теперь был его человек, которому он верил.

И они шли. Шли, шли и шли.

Потом приехала ветеринар. Влепила уколы. Сказала, что опасности для жизни практически нет. Справились. Но останавливаться пока нельзя. Они ходили всю ночь.

Лиза рассказывала Вольту все. Какой он прекрасный сейчас, каким сильным и чудесным станет дальше. Как они будут играть, купаться. Он делал вид, что слушал. На самом деле просто дышал и был рядом.

В их дальнейшей жизни Вольта и Елизавету ждало достаточно приключений. Сейчас у человека и его коня взаимопонимание такой силы, что обычные лошадники говорят – колдовство, магия.

Ни фига подобного. Это любовь, уважение и доверие, которые родились под мат и крики: «ВСТАВАЙ!»

Гвоздик был довольно мерзким типом. Большая голова на кривой тонкой шее, узкие плечи. Бегающий взгляд то ли крысы-переростка, то ли хорька-недомерка. Осторожные ловкие движения маленьких рук.

Мы – дети городского дна, помоечные котята, – его терпеть не могли. Оббегали по широкой дуге. Ходили слухи, что в юности Гвоздик отсидел за жестокое убийство изменившей ему жены. Двадцать восемь ножевых, кровища на стенах и потолке… Шокированная милиция.

Но так это было или молва приписала отщепенцу жутко «вкусную» подробность, не знаю.

Помню Гвоздика пьяным на лавочке возле покосившегося дома. Помню дворником на окраине, с лопатой, которая казалась в его руках несоразмерно большой. Худощавый невысокий мужчина лихо с ней управлялся. Чистил снег быстро, аккуратно. Там, где он работал, уже с утра народ пробирался на остановки троллейбусов, автобусов не по сугробам – по готовым широким тропам.