Элена Ферранте - Незнакомая дочь

Дома я выложила из сумки купальники, полотенца и кремы, но куклу оставила на дне, чтобы назавтра точно ее не забыть. Приняла душ, постирала купальники, повесила их сушиться. Приготовила салат и съела его, расположившись на террасе и глядя на море с пенными гребнями разгулявшихся волн, над которыми до самого горизонта клубились черные тучи. И неожиданно поняла, что поступила скверно – хоть и не нарочно, но очень некрасиво. Так, случается, повернешься во сне и опрокинешь лампу на тумбочке. За такое не наказывают, подумала я, но никакого героизма в этом тоже нет. Я чувствовала себя дождевой каплей, которая скользит по листку, приближаясь к краю и неизбежному падению. Попыталась найти себе оправдание, но не смогла. Я почувствовала смущение, испугалась, что мои приятные месяцы свободы подходят к концу, что вот-вот ко мне вернутся слишком стремительные мысли и взвихренные образы. Море сделалось пурпурным, поднялся ветер. Погода резко менялась, похолодало. Элена наверняка еще плачет на пляже, Нина в отчаянии, Розария миллиметр за миллиметром обследует песок, все отдыхающие уже возненавидели неаполитанское семейство. Ветер унес бумажную салфетку, я убрала со стола и впервые за много месяцев почувствовала одиночество. Вдалеке над морем повисла темная пелена дождя.

Ветер крепчал и за несколько минут превратился в шквал, он завывал между стенами домов, вздымал пыль, сухие листья, дохлых жуков и мух. Я закрыла дверь на террасу. Взяла сумку, уселась на диванчик перед окном. Не удержалась и поддалась соблазну. Достала куклу, озадаченно повертела в руках. Никакой одежды, непонятно, куда Элена могла ее подевать. Кукла была гораздо более тяжелой, чем казалась на вид, наверное, внутри у нее скопилась вода. Светлые волосы торчали из головы маленькими редкими пучками. У куклы были слишком пухлые щеки, глупые голубые глаза и маленький рот с темной дырочкой посередине. Длинное тело, выпуклый живот, толстые короткие ноги, едва заметная вертикальная ложбинка, разделяющая широкие ягодицы.

Я предпочла бы, чтобы она была одета. Меня даже посетила идея купить ей наряды и сделать Элене сюрприз – что-то вроде компенсации за ущерб. Что значит кукла для ребенка? У меня была кукла с красивыми завитыми волосами, я о ней постоянно заботилась и никогда не теряла. Ее звали Мина, мать говорила, что я сама ее так назвала. Мина, Маммина – Мамочка. Мне подумалось, что кукол так уже давно никто не называет. “Поиграй с Мамочкой”. Моя мать крайне редко соглашалась на то, чтобы стать для меня игрушкой. Это ей быстро надоедало: ей не нравилось быть куклой. Сначала она смеялась, потом отмахивалась и наконец сердилась. Ее раздражало, когда я расчесывала ей волосы, повязывала ленты, мыла лицо и уши, раздевала, одевала.

У меня все было по-другому. Став взрослой, я не забыла о том, как страдала, что мне нельзя поиграть с волосами матери, с ее лицом, с ее телом. Поэтому я, набравшись терпения, стала куклой для Бьянки в первые годы ее жизни. Она затаскивала меня под кухонный стол – это была наша хижина – и заставляла укладываться на пол. Помню, я тогда очень уставала: Марта по ночам глаз не смыкала, спала только днем, да и то недолго, а Бьянка вечно устраивала мне сцены, не желая идти в детский сад. Иногда я оставляла ее дома, когда она неважно себя чувствовала, и это еще больше усложняло мне жизнь. Однако я пыталась сохранять самообладание и быть хорошей матерью. Я лежала на полу, изображая больную, и позволяла себя лечить. Бьянка давала мне лекарство, чистила зубы, расчесывала волосы. Иногда я засыпала. Бьянка была еще маленькой и не умела обращаться с расческой, поэтому выдирала мне клоки волос, и я просыпалась, чувствуя, что глаза у меня слезятся от боли.

В те годы я пребывала в отчаянии – не могла больше заниматься наукой, уныло играла с детьми, казалась себе неодушевленным предметом, не испытывала никаких желаний. Когда из комнаты слышался крик Марты, я вздыхала почти с облегчением. Выбиралась из-под стола, прерывая игру Бьянки и не чувствуя себя виноватой: ведь это не я сама сбегала от дочери, меня звала моя вторая дочь. Мне нужно идти к Марте, говорила я, сейчас вернусь, подожди. Бьянка начинала плакать.

Однажды, когда мною владело ощущение полного бессилия, я решила отдать Бьянке Мину: мне показалось, что это будет достойный поступок, что я нашла верный способ смягчить ревность Бьянки к младшей сестре. Поэтому я выудила старую куклу из большой картонной коробки, стоявшей на шкафу, и сказала: “Посмотри, ее зовут Мина, с этой куклой играла твоя мама, когда была маленькой. Я дарю ее тебе”. Я думала, что Бьянка тоже ее полюбит и будет с ней самозабвенно играть, как когда-то играла я. Вместо этого она тут же отложила ее в сторону. Мина девочке явно не понравилась. Она предпочла ей уродливую тряпичную куклу с волосами из желтой шерсти, которую откуда-то привез отец. Мне было очень горько.