Элена Ферранте - Незнакомая дочь

Я долго плавала, ожидая, пока поредеет воскресная толпа. Купание взбодрило меня, боль в спине почти утихла, по крайней мере, мне так показалось. Я не вылезала из воды до тех пор, пока не продрогла, а кончики пальцев не покрылись морщинками. Моя мать, когда замечала такое, криком выгоняла меня из воды. А увидев, что я стучу зубами, приходила в еще большую ярость, крепко хватала меня, укутывала с головы до пят в полотенце и растирала с такой силой, так энергично, что почти сдирала с меня кожу, и я не понимала, действительно ли она тревожится о моем здоровье или просто дает волю своему гневу.

Расстелив полотенце прямо на песке, я легла. Как же приятно погреться на теплом песочке после того, как прохладная вода остудила тело! Я бросила взгляд на то место, где недавно играла Элена. Там теперь осталась только кукла, валявшаяся в странной позе: у нее были широко раздвинуты ноги, а голова наполовину утонула в песке. Виднелись лишь один глаз, нос и половина макушки. Тепло убаюкало меня, и после бессонной ночи я задремала.

Не знаю, сколько я проспала, может, одну минуту, а может, десять, но в себя я пришла с трудом. Небо стало белесым от жары. Воздух был неподвижен, людей на пляже прибавилось, играла музыка, стоял гул голосов. Среди воскресной толпы мне сразу бросилась в глаза Нина – как будто она тайком послала мне призыв о помощи.

У нее что-то случилось. Она, медленно и неуверенно ступая, бродила между зонтиками; губы у нее шевелились. Она резко поворачивала голову то в одну сторону, то в другую, словно встревоженная птица. Я в недоумении спросила себя, что могло произойти, но с моего места мне ничего не было слышно, а затем она помчалась бегом к мужу, который лежал под зонтом.

Мужчина вскочил, огляделся. Мрачный старик взял его за руку, но тот вырвался, к нему подошла Розария. Все члены семьи, большие и маленькие, стали дружно, как по команде, осматриваться, а потом засуетились и разбрелись в разные стороны.

Они стали звать девочку: Элена, Ленучча, Лена. Розария мелкими шажками стремительно понеслась к морю, как будто ей срочно захотелось искупаться. Я взглянула на Нину. Она двигалась бездумно, прикладывала руку ко лбу, шла направо, потом резко разворачивалась и бежала налево. Выглядела она так, как будто что-то высосало, иссушило ее изнутри, лицо у нее помертвело. Кожа пожелтела, беспокойные глаза горели безумным огнем. Она не могла найти ребенка, она его потеряла.

Ну вот опять, подумала я, снова кто-то кого-то теряет. В детстве мать упрекала меня в том, что я только и делаю, что теряюсь. Одна секунда – и я пропала, ей пришлось бежать в администрацию пляжа, чтобы по громкоговорителю сделали объявление: назвали мое имя и сообщили, что она ждет меня у кассы. Я ничего не помнила о своем исчезновении, у меня осталось в памяти совсем другое. Я боялась, что потеряется моя мать, и постоянно жила в страхе, что не сумею ее найти. Зато я прекрасно помнила, как потеряла Бьянку. Металась по пляжу, как сейчас Нина, только с ревущей Мартой на руках. Я понятия не имела, что мне делать, я была одна с двумя малышками, никого там не знала, а муж уехал за границу. Да, ребенок – это сплошные тревоги. Я словно увидела себя тогдашнюю со стороны: шарю глазами повсюду, кроме моря. Туда я взглянуть боялась.

Я заметила, что Нина делает то же самое. Она высматривала девочку везде, упорно отворачиваясь от моря, и внезапно я посочувствовала ей и чуть не расплакалась. С этого момента я уже не могла оставаться безучастной, меня возмутило, что посетителям пляжа нет никакого дела до неаполитанцев и их лихорадочных попыток отыскать девочку. Случаются такие вспышки, которые не изобразить ни на каком графике: яркое свечение, потом чернота. Эти люди, казавшиеся такими независимыми, такими властными, сейчас выглядели уязвимыми. Розария поразила меня: она единственная внимательно оглядывала море. Она шла мелкими быстрыми шажками вдоль берега, выпятив огромный живот. Я встала, подошла к Нине, дотронулась до ее руки. Она обернулась молниеносно, как змея, вскрикнула: “Ты ее нашла?” – обращаясь ко мне на “ты”, как будто мы были давно знакомы, хотя мы ни разу и словом не перемолвились.

– У нее на голове твоя шляпа, – сообщила я. – Мы ее найдем, она заметная.

Она неуверенно посмотрела на меня, потом кивнула и помчалась в ту сторону, куда ушел ее муж. Она бежала, как молодая спортсменка, вступившая в состязание с судьбой.

Я неторопливо пошла в противоположную сторону вдоль первого ряда зонтов. Я представляла себя Эленой… или же Бьянкой, когда та потерялась… а может быть, я сама опять стала ребенком, вернувшимся из забвения. Маленькой девочке, которая теряется в толпе на пляже, все вокруг кажется неизменным, тем не менее она уже ничего не узнает, ей не хватает ориентиров, чего-то, что позволяло ей прежде распознавать людей по соседству и зонтики. Ребенок точно знает, где он был раньше, но не понимает, где находится сейчас. Маленькая девочка смотрит вокруг себя испуганными глазами и видит, что море – это море, пляж – это пляж, люди – это люди, продавец свежих кокосов – это продавец свежих кокосов. Но ни один предмет, ни один человек ей по-настоящему не знаком, и потому она плачет. Незнакомому взрослому, который спрашивает у нее, почему она плачет, она не говорит, что потерялась, а говорит, что не может найти маму. Бьянка плакала, когда ее нашли и вернули мне. Я тоже плакала от счастья и от облегчения, но кроме того, совсем как моя мать когда-то, кричала от гнева, раздавленная грузом ответственности, придушенная узами любви. Свободной рукой я трясла свою старшую дочь и орала: “Вот вернемся домой, и я тебе задам, Бьянка, больше никогда и на шаг от меня не отойдешь, никогда!”