Ширшенду Мухопадхай - Тетушка, которая не умирает [litres]

– Съешь его, съешь, съешь, съешь!..

– Да иссякнет пламя в сердце твоем, да уймется твоя безудержная страсть, да утихнет боль твоих желаний! Покой… Пора тебе явиться на свет. Не бойся, это мгновение прекрасно. Наполни мои руки, наполни сердце. Явись же на свет, явись, явись!..

Звук растаял. Навсегда. Союз наш вознесся до высшей точки.

Спустя девять месяцев я родила дочку. Она появилась на свет весной – в бошонто [9] Бошонто – весеннее время свадеб. . И мы назвали ее Бошон.

Пишима исчезла из дома без следа. Ни звука. Тишина. Облегчение.

Я не могла оторвать глаз от Бошон. Она лежала в колыбельке, похожая на букетик цветов. Ну просто красавица! Обнимая ее и целуя, я иной раз думала: «Узнаешь ли ты меня? Узнаешь ли этот дом? Неужели ты ничего не помнишь?»

А малютка только таращилась на меня ничего не понимающими глазенками.

Прошло немало времени, прежде чем у нас в семье родилось дитя. И на ее долю выпали жестокие испытания. Свекровь моя отрешилась от своих богов и богинь и все свое время проводила с внучкой. Свекор бывал в лавке все реже. Даже его старший брат, который изредка спускался вниз, теперь зачастил в гостиную. А деверь был так очарован племянницей, что заполнил всю ее комнату игрушками. Бошон постоянно переходила из рук в руки – ее просто не выпускали из объятий. Поскольку никто не хотел сажать ее на пол, ползать она так и не научилась, да и пошла довольно поздно.

А вот невестка моя за все это время даже ни разу не взглянула на Бошон. Она была не в силах спускаться по лестнице. Артрит, давление и всякие прочие недуги преследовали ее неотступно, ввергая в печаль.

Как-то раз, когда Бошон только-только научилась ходить, она ускользнула от наших глаз и взобралась по лестнице наверх. Едва держась на еще не окрепших ножках, она стояла в дверях комнаты невестки и с удивлением глядела на нее, посасывая большой пальчик.

Когда невестка заметила Бошон, она закричала:

– Кто здесь? Кто это?

Она не сразу смекнула, что это дочка ведьмы. Замахав руками, она отогнала ее от своей постели с криками:

– Уходи отсюда! Поди прочь!

Дети, конечно же, понимают, когда они становятся нежеланными. Бошон перепугалась и повернулась, собираясь уходить. Но споткнулась, упала и скатилась по лестнице до самого низа.

Бог знает, откуда у невестки взялись силы, но она буквально сорвалась с постели и кинулась вниз по лестнице, чтобы подхватить Бошон. А Бошон вся покрылась синяками и стонала от боли.

К тому времени, когда наверх подоспел Панчу, потревоженная голосами невестка бережно укачивала Бошон на одной руке, а другой прикладывала холодный компресс к ее ушибам и плакала.

Меня тогда дома не было. Я вернулась ближе к вечеру, и мне все рассказала свекровь. С печально-виноватым видом она сказала:

– Какая шустрая девочка! Я собиралась принять ванну и тут гляжу – она стоит на верхней площадке лестницы. А потом…

– Она сейчас у Диди? – дорожа от страха, спросила я.

– Да, все еще там. Кто его знает, что там происходит? Сердце у твоей невестки так и сочится ядом. Пошли Панчу – пусть заберет твою дочку.

Немного помолчав, я сказала:

– Хорошо, ма.

Тут появился повар и сказал:

– БароБуди попросила немножко риса, чтобы покормить Бошон. Можно я возьму?

– Да, – разрешила я.

После этого Бошон навещала мою невестку наверху каждый день. Она привязалась к ней как ни к кому другому в нашей семье.

Однажды, когда мы остались с ней вдвоем, я пристально всмотрелась в ее личико.

– Помнишь про шкатулку с драгоценностями? – спросила я. – Помнишь боль, страдание? Ты хоть что-нибудь помнишь?

Бошон что-то пролепетала в ответ, да только я ничего не разобрала.

Я даже не могу объяснить, как пусто на третьем этаже. Я занимаю три огромные комнаты. Моей матери не нравится, что я живу там одна. Целая терраса и три желанные комнаты пустовали довольно долго. Их вымели, вычистили и снова заперли на замок. Я спросила, можно ли мне туда перебраться.

Меня отговаривали и даже ругали. Но в конце концов я заполучила трехкомнатное царство на третьем этаже. Первое время ма с Баромой оставались со мной на ночь, чтобы я не боялась. Но мне совсем не было страшно – мне нравится жить одной. И ощущать, как по трем комнатам и террасе гуляет мрачное одиночество. Кто его знает, что там посвистывает в комнатах, – только это не ветер.

Весь этаж забит мебелью. Громадный, неподъемный остов кровати, несколько обитых железом деревянных шкафов, стол с мраморной крышкой, большие настенные часы с маятником. В стеклянном шкафу – выставленные в ряд куклы. Все это когда-то принадлежало моей двоюродной бабушке, которая умерла еще до моего рождения. Какая же незавидная у нее была жизнь! Замуж вышла в семь лет, а в двенадцать уже овдовела. Как же мне повезло, что я родилась не в то время! Боже мой, какая ужасная участь! Неудивительно, что женщины восстают, требуя свободы.