Амалеш и правда был одним из лучших учеников в школе. Только и всего. Его верными спутниками были книги. Он, бывало, проходил мимо футбольного поля, даже не глядя на игру. Он не смотрел кино, не общался с друзьями. Все, что его интересовало, так это то, как добиться наилучших результатов на экзаменах, обогнать всех учеников в классе и заслужить поощрение. «Хороший мальчик, – говорили про него все, – очень хороший».
Я помню его еще с детства. Одна одежда. Одна прическа. Я даже ни разу не видела, чтобы он закатывал рукава.
Я тогда была совсем маленькая: мне было лет семь или восемь. Амалеш учился в девятом классе. И выглядел не по годам серьезным. Он не ходил ни к кому в гости. Зато его младшие сестры и младший же брат частенько приходили к нам на религиозные праздники за угощениями. Моя мама отдавала им наши старые вещи, и они потом с радостью их носили. Но Амалеш был совсем другой. Казалось, ему нет никакого дела до других людей, как будто он сбился с пути и очутился в этом мире, который был ему совершенно чужой.
Помню, как однажды соседские мальчишки гоняли на улице в футбол теннисным мячиком, а мимо проходил Амалеш-да. Внезапно заскорузлый от грязи мячик угодил ему прямо в грудь, оставив пятно на его белой рубашке. Любой другой, разозлившись, остановился бы и, может, даже обругал бы их. Но Амалеш-да, замешкавшись лишь на мгновение, опустил голову и глянул на грязное пятно. И тут же молча пошел своей дорогой.
Я еще ходила в младший класс, когда Амалеш-да получил целых девять баллов на выпускных школьных экзаменах. Его мать тогда призналась моей: «Его зовут в самые престижные колледжи в Калькутте. А я даже не знаю, по силам ли нам эдакое счастье. Ведь это так дорого!»
И тут все засуетились. Такие достижения для нашего маленького городка были в диковину. В честь Амалеша-да устроили два приема: один в школе, а другой в муниципалитете. На приеме в муниципалитете я с двумя другими девочками исполняла приветственную песню. А еще меня удостоили чести возложить на него венок и украсить ему лоб тилаком [5] Тилак – священный знак, который индуисты наносят глиной, пеплом или сандаловой пастой на лоб и другие части тела.
. Амалешу-да пришлось наклониться, чтобы я могла достать до его головы. А он смущенно опустил глаза вниз. Но не успела я повесить ему на шею венок, как он снял его и положил на пол. На лице у него не было ни тени гордости за достигнутые успехи. Казалось, ему было бы куда легче, если бы он мог где-нибудь спрятаться.
Амалеш-да так и не поехал учиться в Калькутту. Он поступил в местный колледж и продолжал ходить мимо нашего дома, как прежде. Правда, в облике его кое-что изменилось: он стал выше ростом, и на лице у него появилась растительность. Он с блеском выдержал и следующий экзамен, что опять наделало много шума в нашем городке.
Иногда я спрашивала у его сестры Самиты:
– Неужели Аламеш-да, кроме книг, больше ничем не интересуется?
– Да, ему нравятся только книги.
– И он даже с вами не общается?
– Очень редко. Мы ужас как боимся папочку. И сидим как на иголках, когда он с нами занимается.
– Он что, сильно ругает вас?
– Нет, совсем не ругает. Но нам хватает одного его холодного взгляда. Он не больно разговорчив. А если и разговаривает, то разве что с мамой.
Мне почему-то захотелось узнать Амалеш-да поближе. Что скрывается за его отчужденностью? Он всегда такой злюка или иногда бывает благодушным? Кто он, кукла или живой человек? Но мы редко бывали у него дома. У них даже негде было присесть. Обычно они не находили себе места, когда к ним кто-нибудь заглядывал и прямо с порога предлагал что-нибудь купить им в подарок, то есть как бы в долг, или принести сахару для чая. Крайняя нужда заставляла их относиться к гостям с опаской. Поэтому моя мама всегда говорила: «Ну зачем ходить к ним в гости?»
Младшие сестры Амалеша-да, Амита, Сумита, и его младший брат Алакеш были в школе на хорошем счету. Но никто из них не был настолько застенчив и одержим книгами, как Амалеш-да. Алакеш хорошо играл в футбол и бадминтон. А Сумита с Амитой превосходно пели и вышивали.
Я мало-помалу взрослела. Тело мое и душа пребывали в смятении. Первые месячные ввергли меня в ужас и трепет. Казалось, передо мной вдруг распахнулись совершенно незнакомые окна. Тело мое удивительным образом менялось, равно как и мир вокруг.
Тогда-то я и сделала самую глупую вещь в своей жизни. От смущения я до сих пор готова сквозь землю провалиться. Я написала Амалешу-да письмо. В нем не было ничего предосудительного. Только вот что: «Я хочу с тобой встретиться. Потому что очень тебя люблю».
Читать дальше