– Ладно. – Гвен протянула ему руку. – Спасибо за помощь. – Рука у него была теплая, и от прикосновения по нервным окончаниям как будто пробежал электрический разряд. Плохая идея .
– Всегда готов. – Кэм улыбнулся чуточку раскованнее, и время как будто задержалось над их руками. В какой-то момент Гвен даже поверила, что между ними восстановилась прежняя связь.
– Так что? – Брайан откашлялся. – Это все? А у тебя нет больше этих лимонных штучек?
– Можете сделать сами, – рассеянно сказала Гвен и вдруг поняла, что стоит перед Кэмом жалкая, мокрая, с прибитыми дождем волосами.
Она отпустила его руку, а потом подождала, пока он уйдет. Тот голосок, прятавшийся где-то в затылке, сказал ей, что для него важно уйти первым. И он действительно ушел, криво улыбнувшись напоследок.
Я думала, что буду счастлива снова впустить Глорию в свою жизнь, но когда смотрю на нее сейчас, то вижу брызжущую желчью шестнадцатилетнюю девчонку, которая ушла, не оглянувшись. Я знаю, что должна быть выше этого, должна быть достойной матерью, великодушной и спокойной. Должна, но не могу. Сказать по правде, материнский инстинкт у меня развит слабо. Хотя материнство изменило Глорию. Она все переделывает, отказывается признавать то, что ей не нравится, устраивает мир под себя. Она – та, кто режет пирог. Все, что проходит через нее, на выходе имеет форму сердечка и пахнет корицей. Закончиться хорошо это не может.
Гвен задумалась. Попыталась сопоставить это представление о Глории с реальной женщиной, которую знала. Из Пендлфорда Глория – бросив Айрис – уехала девчонкой. Да еще и беременной. Испуганной и сердитой. Гвен даже испытала короткий приступ симпатии к матери. Чувство родства.
Устало вздохнув, она набрала номер матери. Самая эгоистичная женщина из всех, кого знала Гвен, перебазировалась на ферму в Австралию, где обзавелась тремя сотнями голов скота и новым мужем, на двадцать лет моложе нее. Должно быть, к ней пришла наконец настоящая любовь.
– Глория?
– Дорогуша! Так рада тебя слушать, но мы сейчас по уши заняты телятами. Можно тебе перезвонить?
Гвен по опыту знала, что шансы дождаться от матери ответного звонка минимальны.
– Две минуты.
– Этого мало. Мы же сто лет не разговаривали. Когда собираешься приехать? Погода здесь – мечта, я ведь тебе говорила, да?
– Да, говорила. – Гвен посмотрела на замерзшее окно. – У меня новости. Не знаю, слышала ли ты. Я думала, что слышала, а потом поняла, что может быть и нет…
– Знаю, дорогуша, с деньгами туго, и я рада бы помочь, но сейчас и у нас с этим сложно. Но можно найти отличные варианты. Есть рейс меньше трех сотен. Придется, правда, задержаться на три дня в Куала-Лумпуре…
– Айрис умерла. Скончалась.
Тишина. Гвен даже показалось, что она слышит потрескивание, с которым молчание матери облетало мир. Пришлось самой заполнить тишину.
– Она оставила мне свой дом. – Как пластырь сорвала.
– И что хочет взамен? – моментально отреагировала Глория.
– Ничего. – Гвен хотела добавить: она же умерла , но сдержалась, чтобы не выставить себя грубиянкой.
– На нее не похоже. Держись от него подальше, ладно? Любопытство сгубило кошку.
Гвен закрыла глаза, чтобы не видеть ни стен Айрис, ни ее мебели, ни открытых дверных проходов.
– Я просто подумала, что тебе нужно знать. Об Айрис. – Гвен не знала, чего ждала. Какого-то откровения. Или, может быть, удара молнии из самой Австралии в наказание за то, что произнесла запретное имя.
– Помнишь, что я говорила тебе об этой женщине? – спросила Глория.
– Что она любую правду переиначит.
– Молодец, хорошая девочка.
– И что мне делать? – неожиданно для себя спросила Гвен. Она думала, что уже давно перестала обращаться к Глории за советом.
– Не болей, будь счастлива и не позволяй всяким мерзавцам тебя расстраивать. – Голос из Австралии снова зазвучал бодро и жизнерадостно. Легко и непринужденно. Гвен представила мать под ярким солнцем, на красной земле и с улыбкой на губах. – И держись подальше от этого дома. У него плохая аура. Хочешь, я посмотрю карты?
– Нет, – быстро сказала Гвен. – Спасибо.
– О’кей. Извини, но мне надо идти. У нас отёл.
Секунду-другую Гвен стояла, прижав к уху телефон, слушая мертвую тишину и оглядывая прихожую запретного дома.
Не веря своим глазам, Гвен уставилась на надпись «Употребить до…» на пакете с мукой. За два с половиной фунта она ожидала получить пятьсот граммов самоподнимающегося продукта, изготовленного из золота или молотого рога единорога, но никак не заурядную, стандартную муку со сроком годности до 1999 года.
Читать дальше