Таисия Пьянкова - Я – дочь врага народа

Такой озадаченной она машинально пошла вдоль деревни. Солнце когда-то успело съехать с зимней своей пологой дорожки и теперь низко висело прямо над улицей. Оголодавшая скотина уже принялась требовать по стайкам-загонам вечернего корма. Но хозяйки пока ещё не спешили отрываться от избяных дел; суетясь у пылающих печей, наверняка повторяли: «Не ори, успеешь…»

Светило, что в упор разглядывало Марию, внезапно обрело поперечный зрачок и стало похожим на кошачий глаз. Зрачок взялся нарастать, принимать форму человека. Вот уж захрустели по снегу крепкие сапожища, вот они остановились против Марии и голосом Фёдора воскликнули:

– Ё-моё! Явилась, с горы скатилась! Ну и краля же ты – мать твою за ногу!

В его развязном приветствии была хамская, зато натуральная искренность. Оттого Мария шагнула ему навстречу и уткнулась обиженным лицом в собачьего меха грудь. Сильными руками Фёдор охватил её, стиснул, приподнял, закружил. Она задохнулась в объятьях, застонала от восторга и нежно повелела:

– Задавишь! Отпусти!

– Щ-щас, – пообещал Фёдор, повлёк её и вместе с нею ловко перешагнул через низкий вдоль дороги плетень. Оказавшись в чужом огороде, утопая по голень в снегу, оба снежной глубиною добрались до обдёрганного стожка, и вместе повалились в пахучее сено…

И вдруг в голове Марии мелькнуло решение: хотя бы назло Сергею согласиться с местом завхоза…

В наступившем сумраке, отряхиваясь от сена, Фёдор спросил:

– Ко мне, что ли, тебя принесло?

Марии не понравился его тон, и она заявила:

– У меня тут муж!

Фёдор хохотнул и пожелал узнать:

– Семешка-дурак, что ли?

– Сам ты дурак, – обиделась Мария и со значением вскинула голову, заявила: – Сергей Никитич!

– Кто-о?! – не поверил Фёдор. – Музыкант?!

– Какой ещё музыкант? – не поняла она и уточнила: – Директор школы!

– Вот те раз! – Лицо Фёдора вытянулось. – Ты и он! Ни хрена себе! Вот это сюрприз…

Мария поняла его недоумение по-своему.

– Ну и што? – сказала она даже с некоторой обидой. – Подумаешь, хромой…

Но Фёдор вдруг ощетинился и произнёс сквозь зубы:

– Заткнись, с-сука! И вообще… Отвали от меня! Да за него деревня любого в клочки разорвёт.

Но Марию это особо не взволновало. Спокойным голосом она удивила даже Фёдора:

– При чём тут деревня? Сергей теперь сам по себе, а я сама по себе… И вообще… Не к нему приехала. Работать здесь буду.

– Это кем же? – снова удивился Фёдор. – Уж не председательшей ли?

– Чего ты осклабился-то? – обиделась Мария. – Завхозом! Вместе с вами… В детдоме работать будем.

На Фёдора словно ушат ледяной воды опрокинули.

– Ё-о-моё! – только не заорал он. – Вот это подарочек отцу! Пойдём, пойдём со мною. Щ-щас я папашу обрадую…

Осип подбрасывал в огонь печи берёзовые поленья. Сидя на корточках, он посмотрел на входящих снизу вверх, прижмурился: кого это на ночь глядя Фёдор приволок в чужую, по сути, избу? При свете играющего в топке огня его немного поношенным глазам не сразу удалось разглядеть Марию. Когда же проникся, вскочил, заволновался.

– Господи! Боже мой! – вознёс он молитву Всевышнему словами Бориса Михайловича.

Только его голосок взвился не мягким баритоном аптекаря-барина, а фальцетом угодника-лакея. И получился не восторг, а какой-то холопский вопрос, на который Фёдор отозвался с издёвкой:

– Твой, батя, твой. Вот и богиня твоя прибыла. Сам Бориска прислал тебе завхоза – люби и жалуй, на здоровье!

Он подтолкнул гостью к отцу, который подскочил – перехватить её за плечи – и улыбнулся так, что его узкое лицо сделалось поперёк шире.

Оказавшись росточком своим выше Марии, он почувствовал себя мужчиной и захлебнулся бы полнотой чувства, когда бы не выдохнул из груди восторженное:

– Ой, как же я рад! Как же я рад!

Он наклонился, припал губами к холодным Марииным пальчикам, да так и замер, ровно ему вступило в поясницу.

Фёдор, глядя на отца, тут же родил именно ту фразу, которая впоследствии стала классической:

– Ну, кино!

Приглашая Марию пройти в передний угол, Осип развёл рукой и опять приклонился к руке. Своим тылом, прикрытым чёрным шевиотом брюк, напомнил сыну старательного фотографа, отчего Фёдор прыснул и предупредил:

– Щ-щас! Птичка вылетит.

Осип не понял, о чём речь, обернулся, сказал:

– Две!

Фёдор весело хохотнул и спросил:

– У тебя чё там, инкубатор?

– Где?

Вёдра на скамье у входной двери задребезжали от хохота. Мария поняла шутку, однако хватило ума сдержаться. Однако она ослабла от внутреннего содрогания и опустилась на подоконную скамью. Там она перевела дыхание, превозмогла приступ смеха. Осип её дыхание понял по-своему, взялся утешать гостью: