С продавщицей сельпо разговор был короткий.
— Покупал Лппкин третьего спиртное?
— Нет.
— Хорошо помните?
— Да ничего не было. Пустой прилавок. Все перед праздниками расхватали. И зачем ему водка, когда самогонки полно?
— Кто гонит?
— Не знаю я ничего…
Пелагея небось и гонит. Надо будет еще раз с ней поговорить. Подошел к их дому. Мужики какие-то на улице стоят. Угрюмые. Покупатели? Как бы мне от них не схлопотать. Хотел к калитке подойти, не дали. Один прохрипел:
— Уходи лучше по-хорошему.
Не стал я лезть на рожон. В следующий раз с ментами приеду. Попляшут у меня. Пошел к попу. Рядом с церковкой домишко.
— Батюшка в церкви, отпевает.
Вот это да! Преследует меня мертвая Федотья. Вошел в храм. Там гроб стоит. Вонища сладкая. Ладан. Народу немного. Отошел от людей. Встал у большой иконы. Богородица. Утоли мои печали. По адресу. Грустные глаза у нее. И красивые. Смотрит она — на младенца. Почему же ее взгляд прямо в душу мне проникает? Не люблю, когда мне в душу смотрят. Нечисто там. Вышел из церкви. Погулял на маленьком кладбище. Вынесли гроб, понесли к стоявшей невдалеке пятитонке. Никого не узнал. Ошибся, не Федотья это. Посторонний какой-то покойник.
Попу уже передали, что я с ним поговорить хочу. Сам ко мне подошел. И сигарету закурил. Но так. чтобы никто не видел. Потихоньку.
— Говорят, у вас гостили люди какие-то чужие?
— Это был мой племянник из Мценска. с женой и братом.
— Телефоны, адреса дадите?
— Конечно дам. Только вы не думайте, что они какое-то отношение к несчастью имеют. Они уехали утром после праздников.
Опять след потерян!
— А вы покойную знали?
— Она в церковь не ходила. А Пелагея бывает.
— Самогонку гонит и в церковь ходит!
— Кто из нас без греха?
— А что вы об Афанасии думаете? Мог он жену убить?
— Не знаю я. Вы — власть. Вы их воспитываете. Вы сами на свой вопрос и ответьте. И еще подумайте, кто виноват, что для Афанасия одна радость в жизни — водка.
Умный поп. Получается, мы виноваты. Советская власть. Еще лучше — я один виноват во всем. Я и есть убийца. Вот он, ответ. Что я таскаюсь сюда? Я виноват. И точка.
В ту минуту осенило меня. Понял, как Липкина допрашивать надо. Спасибо попу.
Поехал назад в город. Вызвали Афанасия из камеры. Он, как меня увидел, принялся за свое. Попугай хренов.
Говорю ему:
— Помолчи минуту. Я знаю, что ты не убивал. Ты невиновен. Это я твою жену задушил.
Оторопел, смотрит на меня как баран. Потом говорит:
— Вы убили?
— Я убил.
— Задушили и на гвоздь в сарае повесили?
— Ну вот, ты и проговорился, дубина. Отвечай путем, пил в тот вечер с друзьями?
— Пил все праздники. Пил и третьего. Начал еще в мастерской. Добавляли у крестного.
— Потом у матери?
— Да.
— Когда домой пришел?
— Ночь была.
— Опять проговорился. Пелагея говорила, что тебя рано утром дома не было. Очную ставку делать будем. Что дома увидел?
— Ничего. Все было нормально. Федотья кормила, стала меня стыдить.
— Ты что сделал?
— Не виноват я! Я ее пальцем не трогал…
И дальше по программе. Но мне уже все равно было. Потому что я сам для себя уяснил, как дело было. Пришел Афанасий пьяный домой. Федотья начала его увещевать. Он впал в ярость. Задушил жену как кошку. Первой под руку попавшейся проволокой. У него ее много. В аффекте. И на гвоздь в сарае жену повесил. Что натворил — не понял. Спать завалился. И, конечно, о том не подумал, что гвоздь этот слишком высоко торчит, не достала бы его маленькая Федотья. Оставил бы он ее там висеть, да положил бы рядом лестницу какую или ящик опрокинутый — все бы решили, что самоубийство. Не со сверлильного же станка вешаться. Который к тому же в другом конце сарая стоит. Неподъемный груз.
Целую ночь ребенок орал, никто не пришел, не спросил. Все по домам сидят. Пузыри пускают. А утром мать притащилась. Хватилась снохи. Вбежала в сарай — вот она. висит. как груша. Разбудила сына. Торопилась. Вдвоем они тело с гвоздя сняли. Гвоздь выдернули. Тело в погреб снесли. Там пытались повесить. Не вышло. Да и крюк из стены выдрался и под доску закатился. Хорошо подумать времени не было. Труп на руках, дети визжат. Положили тело на пол. Вокруг шеи телефонный провод обмотали. Чтобы воду замутить. А про крюк забыли. Афанасия Пелагея к себе домой послала. Велела еще самогону выпить. И только потом заголосила. Народ созвала. Всех в избу завела, в погреб, во двор и в сарай пустила. Чтобы натоптали везде, грязными руками затрогали. Только после этого сына опять в дом ввела. Деревенские сразу все поняли, не впервой. А меня дурачили как умели.
Читать дальше