И мне прутик подает. А сам исчезает. Беру я в руки прутик, а он начинает расти и изменяться. И вот уже у меня в руках солдатский ремень с пряжкой.
Липкин говорит мне:
— Товарищ старшина, вы уж постарайтесь, уважьте меня! Врежьте погорячее. Только пряжкой не бейте.
Я заверяю его:
— Зачем пряжкой, мы тебя ремешочком оттянем. По-армейски.
И начинаю Липкина пороть. Порю долго, до крови, и все мое нутро от вожделения поет и светится.
Спрашиваю:
— Ты зачем Федотью задушил, чудо морское?
А он мне:
— Так ведь она с Петькой, Сидоровны сыном, спуталась.
— Как, — говорю. — С Петькой? Нет у Сидоровны сына. Врешь ты все, подлец. От себя вину отводишь. Крюк в погребе зачем из стены выдернул?
— Не виноват я, товарищ старшина, оговорили!
— Кто тебя, сукиного сына, оговорил? Кому ты на хер нужен?
— Не виновааат я…
Тут он медленно поворачивается ко мне лицом, и лицо его делается мертвым. И передо мной на столе лежит уже не Липкин, а Федотья. Страшная, в трупных пятнах. Из помятых грудей синюшное молоко сочится. Язык до подбородка достает. Тут меня во сне оторопь взяла. А она в себя свой распухший язык втянула, посмотрела на меня остекленевшими глазами, и говорит:
— Иди ко мне, любимый!
И ноги развела.
Я лег на нее…
Проснулся опять в поту. Что же это со мной? В прокуратуре часто умом трогаются. Может к врачу сходить? Так и так, скажу, мне мертвые снятся, и я с ними в половую связь вступаю. Врач тут же донесет куда надо. Запрут в дурдом. Галоперидол. А там, прощай жизнь. Подумать страшно. Вдруг там пустой погреб с пауками? В школе проходили.
Еще раз в деревню ездил. Всех подряд, расспрашивал.
— Видели кого у Федоть иного дома? Заходил кто в дом?
— На праздники все друг к другу ходили, а третьего — нет, никого не видели.
В электромонтажке спрашиваю:
— Когда Афанасии в понедельник вечером домой пошел?
— Может в пять, а может и в семь. Он один остался, все остальные по деревням мотались. С самого утра тут один сидел, трансформатор чинил.
— Починил?
— Нет, он так и не работает. Обмотка сгорела, перематывать надо. А у нас такой проволоки нет.
Знаем мы, где проволока лежит.
— Так что же он делал?
— А черт его знает, с похмелья был, может спал.
Черт конечно знает все, а мне дело закрывать надо, а ни признания, ни улик нету. Даже понять не могу, где мой подозреваемый вечер понедельника провел. Мать не помнит, отец не помнит. Соседи молчат. И обиженные рожи строят. Что ты, мол, нас мурыжишь. Твоя работа, вот и дознавай! Чувствую, врут. Значит, кого-то выгородить хотят? Но кого? Афанасия? Но они его своим запирательством только топят.
Пошел еще раз к Елкину, к учителю. Тот обрадовался, засуетился. Пригласил к самовару. Чай заварил. Пряники на стол выставил.
— Откуда у вас такие пряники вкусные?
— Ав Туле к празднику выкинули.
— Опрашивал всех тут. в деревне. И такое у меня впечатление. что все кого-то покрывают. Или боятся правду сказать. Не хочу невиновного сажать, тут и так каждый второй сидел.
— Да нет. показалось вам. Никого они не покрывают. Просто знают по опыту — лучше помалкивать. А то беды не миновать. Они ведь что думают? Понаедут из города и засудят! Как при Салтыкове-Щедрине, так и сейчас. Город Глупов-с!
— Вы думаете, Афанасии убил? Мать своих детей? Молодую пригожую бабу?
— Та кто же его знает. Мать, не мать… Тут в деревне, каждый мужик бухой может человека убить. Сто первый километр…
— А может приревновал? Вы ничего не замечали? Может, кто ходил к ней?
— Кто же тут ходить будет? Тут же все на виду.
— Молодая баба. Одна. То да се. Может все-таки что слыхали?
— Ходил слушок, но скорее всего брехня. И говорить не хочу.
— Уж лучше скажите, все равно узнаю.
— Говорили люди. Прокопий к Федотье заглядывает, свекор.
— К снохе?
— Раньше это часто было. Снохачество называется. Когда свекор со снохой…
Вышел от учителя, пошел к Прокопию. Тот на работе. Пелагея в дом не пустила. Глаза испуганные.
— Ничего я не знаю, мужа дома нет.
Изробленная баба. Простая. Неужели врет?
Снохач? Это уже что-то. А убийство тут причем? Свекор сноху задушил? А зачем? Себе на шею внуков вешать? Пли муж узнал и рассвирепел? Сидеть Афанасию в тюрьме. Так и так. Надо Приходько подключать. Иначе толку не будет.
В прокуратуре говорю Приходько: Никитич, поговори с моим подследственным. Повоздействуй. Не хочет признаваться. А припечь мне его нечем. Все равно посадят, конечно. А меня осрамят.
Читать дальше