Анне Боман - Агата

Убирая медицинские карты на стеллаж, я тянул время, потому что это занятие успокаивало меня; потом сел за письменный стол на место, покинутое мадам Сюррюг. На улице темнело. Зеркало

Хотя я прилагал все усилия, чтобы не обращать на это внимания, трудно было не заметить: мой страх усиливается. Все чаще я просыпался с колотящимся сердцем и ощущением, что смерть совсем близко, и, разумеется, это сказывалось на моей работе. Я начал в себе сомневаться, и мои толкования раз за разом застревали у меня на языке и сбивались в такие бессвязные фразы, что отсутствие протестов со стороны пациентов казалось чудом. Но они были слишком хорошо воспитаны, слишком заняты собой, и когда последний на неделе посетитель закрыл, наконец, за собой дверь, я был сыт этим цирком по горло. Даже цифра остававшихся до пенсии сеансов не могла меня утешить. Хоть бы один из пациентов стукнул по столу и спросил, какого черта мы тут делаем, подумал я и захлопнул крышку архивного ящика с такой силой, что ключ вывалился на пол. Хорошо, что мадам Сюррюг здесь не было и она не видела, как я обращаюсь с ее любимой мебелью.

Я втянул воздух в легкие, задержал дыхание, затем тяжело выдохнул. Руки слегка дрожали, в голове жужжали голоса пациентов, сливаясь у висков в жалобную какофонию. Возможно ли на самом деле, чтобы всем людям жилось так плохо, или просто я встречаю одних лишь несчастных? Неужели не найдется такого уголка, где люди ложились бы спать без уныния, зная, зачем им вставать на следующий день?

Я сообразил, что забыл пообедать. Я и не заметил, как пролетело время, и мне на минутку стало совестно перед рябым ресторатором, что я заставил его ждать зря. В этот момент я почувствовал тошноту, и пришлось приказать ногам донести меня до тесного ватерклозета, где я выпил несколько глотков холодной воды прямо из-под крана. Спину липкой пеленой облепил пот, сердце билось с удвоенной скоростью.

Я убрал ладонь из-под струи и выпрямился. Тело накрыла хорошо знакомая волна облегчения, и я крепко ухватился руками за раковину, чтобы не потерять равновесие.

Когда я посмотрел на свое лицо в зеркало, там было пусто. Там никого не было! И хотя я прекрасно знал, что и зеркала у нас там нет, ощущение продлилось ровно столько, чтобы за несколько коротких секунд во мне вызрела и сложилась в слова мысль: Так оно и есть!

Я стоял и стоял, опершись о холодный фаянс, пока не уверился в том, что смогу отойти от раковины, не рухнув на пол. Потом дернул шнур бачка, открыл дверь и покинул каморку, напоследок бросив через плечо взгляд на пустую белую стену.

Чайковский

После испытанного в ватерклозете мне хотелось поскорее убраться домой, поэтому я оставил последние карточки на столе и, схватив в охапку шляпу и пальто, вышел. Путь вверх по извилистым улочкам занимал в хорошие дни, когда колени не слишком сильно болели, девять с половиной минут, а сегодня, когда я почти бежал, и того меньше. По дороге я пытался убедить себя, что я не пустое место. Конечно, это звучит странно, но, бывает, человек действительно начинает сомневаться в том, что он собой представляет. У меня не осталось ни родных, ни друзей – ведь за порогом лечебницы я ни с кем не общаюсь, – и если не считать любительского интереса к классической музыке, меня занимали только две вещи: хороший чай и работа на совесть. Но было ясно, что даже и с этим дела обстоят все хуже.

В гостиной большого и ухоженного дома с увитыми плющом стенами неподвижно сидела необъятных размеров женщина; взгляд ее глаз на восковом лице был пуст. Неужели я проведу остаток своих дней за тем, чтобы подглядывать за жизнью незнакомых мне людей, окучивать цветочные клумбы в саду, а кроме того только есть и спать, и мое тело будет рассыпаться в прах? В довершение ко всему мне вспомнилась прочитанная недавно статья. В ней говорилось, что на удивление много мужчин умирают, как только выходят на пенсию, когда они собирались насладиться свободным временем, наконец-то у них появившимся. По крайней мере, мне тогда не придется ломать голову над тем, чем заняться, мрачно подумал я, толкая калитку. Оказавшись дома, я сразу же заглянул в холодильник, но это зрелище нагоняло тоску: два яйца на подложке, банка варенья, немножко масла и засохший кусочек сыра. Я решил, что это один из тех дней, когда у меня нет сил готовить яйца, так что я заварил чай и намазал пару бутербродов, которые и съел за кухонным столом под звуки тяжелого тиканья часов. Хлеб зачерствел, но если бы я ел ради наслаждения, должно быть, все меню выглядело бы иначе.